– М-м-м… – невнятно промычал Эдик.

Схватив собеседника под руку, начальник ОБЭПа с силой увлек его к двери.

– За Наташку обижаешься, да? Не обижайся, – горячо увещевал Юра, подталкивая Эдика к выходу. – Считай, я уже реабилитировался. У меня к тебе классное деловое предложение. Думаю, не откажешься. Тебе же надо тут как-то жить? Давай на выход… Осторожно, ступеньки.

Оказавшись на воздухе, Голенков почувствовал легкое головокружение.

– М-м-м… – боднув лбом воздух, он отрицательно покачал головой.

– Да ладно тебе, не менжуйся. Посидим в кабаке, как старые друзья, по рюмцу накатим. О делах побеседуем. А потом ко мне. Я-то теперь один, бабу свою за бугор отправил… По дороге наснимаем каких-нибудь девчонок без предрассудков. В мою тачку любая запрыгнет. Ты трахаться… не разучился еще?

Ответ был циничен, лаконичен и преувеличен.

Коробейник неожиданно развеселился:

– Ну, вот видишь?! Человек, вернувшийся из мест лишения свободы, имеет право на половую жизнь. О лагере телкам расскажешь, о блатной романтике, о ментах поганых, о «балдохе» за «решкой»… Бабы это любят.

Голенков уже раскрыл рот, чтобы окончательно отказаться. Но в самый последний момент он вспомнил, что Коробейнику нечто известно о Лехе Сазонове, сбежавшем из буржуйской тюрьмы. И потому, превозмогая отвращение к бывшему своему сослуживцу и теперешнему любовнику жены, Эдик все-таки согласился ехать в кабак.

Ненависть к Жулику была столь сильна и всепоглощающа, что Голенков даже не задал себе простенького вопроса: а с какой это стати хахаль Наташи вдруг принимает столь горячее участие в его судьбе?

Последний вагон привлекал всеобщее внимание еще на вокзале Монпарнас. Оттуда то и дело доносилось нестройное хоровое пение, звон бутылок и темпераментные восклицания. Огромные сине-красные флаги, развевавшиеся из открытых окон, полностью проясняли ситуацию: в этом вагоне ехали болельщики-«ультрас» популярного футбольного клуба «Пари Сен-Жермен». Болельщики направлялись в Марсель, на встречу с заклятыми врагами из местного «Олимпика».

Во избежание эксцессов фанатов сопровождали полицейские. Видимо, правоохранители тоже симпатизировали парижскому клубу и потому снисходительно наблюдали за выходками «ультрас». От самой столицы болельщики лошадиными дозами хлестали вино и пиво, призывно дудели в жестяные трубы, гремели трещотками и репетировали клубные речевки: хвалебные для любимцев и оскорбительные для соперников.

Невысокий худощавый мужчина, сидевший у окна, ничем не отличался от пассажиров фанатского вагона. Футболка «Пари Сен-Жермен» с надписью «Ronaldinho», размалеванное в клубные цвета лицо, сине-красный шарфик на шее… В отличие от братьев по разуму, этот фэн не упражнялся в патриотических кричалках. На вопросы товарищей он лишь что-то невнятно хрипел, указывая на замотанное шарфиком горло – мол, голос сорвал, говорить не могу. Снисходительно поглядывая на полицейских, худощавый шелестел свежим номером «Пари Суар». Когда экспресс миновал Орлеан, он откинулся на подголовник и безмятежно заснул…

Ни пассажиры-фанаты, ни сопровождающие их полицейские, ни даже детективы криминальной полиции и представить себе не могли, что худощавый «ультрас» с густо размалеванным лицом и есть тот самый русский уголовник Сазонов, чей побег из «Сантэ» наделал в Париже так много шума. Впрочем, личностью этого фэна никто и не интересовался: с наступлением темноты отяжелевшие от спиртного болельщики наконец-то затихли. Полицейские с облегчением потянулись в соседний вагон.

Приоткрыв глаза, Жулик внимательно осмотрелся и прошел в тамбур.