– Не может быть, – не поверил Лозовский.

– Может. Борт – там вон, с утра стоит, – кивнул майор на летное поле, где на солнце поблескивал плоскостями Ан-24.

В душе Володи поднялась волна возмущения, но он вспомнил свой опыт общения с начальником смены в Домодедове и сдержался.

Просторная стекляшка аэровокзала то наполнялась людьми, то пустела. Как золотинки из потока песка, из транзитных рейсов вымывались редкие пассажиры и прилеплялись к очереди на Тынду. К двум часам набралось уже восемнадцать человек. Но ничего не происходило. Когда по радио в очередной раз объявили о задержке рейса из-за неприбытия самолета, Лозовский тяжело вздохнул и отправился в отдел перевозок качать права.

На этот раз цэковским удостоверением он козырять не стал, представился корреспондентом Центрального телевидения и попросил объяснить, почему не выполняется расписание.

– А народу нету, ебтыть, – добродушно растолковал ему начальник отдела, здоровенный малый, словно бы выросший из тесного аэрофлотского мундира.

– Народ есть, двадцать человек, – возразил Лозовский, приписав двух для круглого счета.

– Двадцать – это не народ. Какой это народ? Двадцать – это так, людишки.

– А сколько нужно, чтобы был народ?

– Сорок. Народ – это когда сорок. Чтобы борт был с полной загрузкой. У нас хозрасчет. Экономика должна быть экономной, ебтыть.

– А зачем врете, что самолета нет? – начал заводиться Лозовский.

– Чтобы не волновать народ.

– Но ведь все знают, что врете! Почему не сказать правду?

– Мало ли кто чего знает. Одно дело знать, другое дело об этом по радио говорить. Правду. Сказанул, ебтыть. Правда – это дело тонкое, политическое. Вы вот тоже все врете по телевизору, я же тебе ничего не говорю.

– А почему не говоришь?

– А без толку. Все равно будете врать.

– Про что же мы, по-твоему, врем?

– Да про все. Даже про погоду, ебтыть. «На трассе БАМа температура минус восемнадцать градусов». А в Кувыкте минус тридцать шесть. Это как?

– Значит, пока не наберется сорок человек, рейса не будет?

– Не будет.

– А если до вечера не наберется?

– Наберется к утру.

– Ну вот что, – угрожающе проговорил Лозовский. – Или ты отправляешь рейс, или я расскажу по телевизору, как вы тут работаете!

– Да и расскажи. Напугал, ебтыть. Все равно никто не поверит. Потому что вы все врете. Я только одного понять не могу. Про погоду-то зачем врать?

– Чтобы не волновать народ! – гаркнул Лозовский.

Последнее слово осталось за ним, но победа за начальником перевозок. А победитель всегда испытывает довольство собой и как следствие – снисходительность, а иногда даже благожелательность к побежденному. Возможно, поэтому часа через полтора начальник перевозок появился у стойки регистрации, отдал распоряжение дежурной смене, а еще спустя некоторое время объявили посадку на рейс Благовещенск – Зея – Тында. Правда, из соображений экономики, ебтыть, дали не Ан-24, а «кукурузник» – старую «аннушку», рассчитанную как раз на двадцать человек. Но это были мелочи. Лозовский повеселел, мысленно он был уже в Тынде.

Майор, однако, не разделял его оптимизма. Он посмотрел через иллюминатор на воду Амура, багровую, как лава, в лучах закатного солнца, и прокричал, перекрывая грохот двигателя и дребезжание фюзеляжа:

– Зря ты выступил! Лучше бы ночь пересидеть в Благовещенске!

– Это почему? – возмутился Лозовский, уязвленный тем, что его общественная активность не получила должной оценки.