— То-то, — одобрил дядя Серёжа. Лысый, пожелтевший, усохший «авторитет». — Хорошо тут. Парк, лес недалеко, речка. («Пыль, шум», — подумал Артём). Я места знаю за «железкой»… Сидишь, рыбачишь, дышишь — лепота. Если хочешь, как-нибудь вместе сходим.

«Рыбалка, — подумал Артём, — выбор двух поколений разведённых мужчин».

— Можно, — сказал он. — Как-нибудь.

Жалкое выйдет зрелище… Или наоборот — то, что доктор прописал?

— Мелочь мою случайно не видел? Чёрненький, мохнатенький. — Дядя Серёжа отмерил ладонью от пола не очень серьёзный для животного рост.

— Собаку? — на всякий случай уточнил Артём.

— Ага.

Артём покачал головой.

— Убежал утром. Труба затрубила — а Гиря как рванёт.

Артём подумал о ТЭЦ. Молчит, паскуда, выжидает.

— Ладно, пойду, — сказал он извиняющимся тоном.

— Бывай!

Артём двинулся к кассе.

— Номер мой у Димки возьмёшь! — крикнул дядя Серёжа.

— Добро!

Он расплатился и вышел, пропустив в дверях молодого милиционера (скорее всего из Департамента охраны, они тут постоянно мелькали, особенно в обед; нет вызовов — ковыряем в носу, так это виделось Артёму).

Объявление на подъездной двери сообщало, что с завтрашнего дня на неделю отключат горячую воду. Плановые работы. Ага, как же. Дошумелись, доспускали пар, идиоты. Он ткнул таблеткой в домофон, потянул за ручку, и тогда ТЭЦ нанесла ответный удар.

Шибанула по ушам, прибила рёвом.

Вот теперь Артём вздрогнул по-настоящему.

Небо проткнули огромным прутом, и дыра стала оглушительно всасывать воздух.

— Сука, — процедил он, ныряя в подъезд, и услышал в ушах эхо собственного голоса.

* * *

Сергей Давыдович осмотрелся по сторонам и достал из-за пазухи арматурные кусачки.

Ха, а ведь когда-то его звали Кусач. Глупое, но опасное прозвище. Раз уж на то пошло, оно ему нравилось до сих пор.

Сергей Давыдович по прозвищу Кусач просунул в щель массивные губки болтореза, сжал длинные рукоятки — вторичные рычаги умножили усилие — и перекусил дужку навесного замка. Прозвище надо оправдывать, хоть изредка. Раньше он пользовался зубами — не для того, чтобы справиться с замками, а чтобы объяснить нехорошим людям последствия их нехороших поступков. Один раз вырвал мясистый кусок из щеки, в другой — отхватил мочку. Уважения и понимания резко прибавлялось. Нехорошие люди перестали соваться во двор. Погоняло прижилось.

Был ли он сам хорошим? Не его забота. Для своих он хотел быть правильным, чётким. Кажется, ему удавалось — все эти чёртовы годы, даже когда «своих» рядом не осталось.

Замок упал на подсохшую грязь и вдавился в неё, когда Кусач толкнул калитку. Дверь не открылась до конца, упёрлась в деревянный кабельный барабан, но Кусачу хватило и этого — он протиснулся на территорию стройки.

Он часто вздыхал по девяностым. В девяностые пёрло, в основном с границей — вывезти то, привезти это. Поднялся. Зажили. После кризиса едва хватило, чтобы помочь приженившемуся Димке, сыну, с новой квартирой. А вот чтобы разбежаться с бывшей по своим углам, пришлось продать ордена отца.

С женой всё перекосилось, когда съехал Димка. Или косо-криво было сразу? Он ведь знал, на что шёл, отхватив себе самую симпотную шалаву в районе.