Мика Росси открыла им, опухшая от слез. Она сразу накинулась на Лекока:

– О, я ненавижу вас, ненавижу!

Американец поклонился:

– Я в отчаянии, синьора.

– Не смейте входить ко мне!

Комиссар тихонько отстранил молодую женщину:

– Мы все же войдем, синьора.

И, когда она открыла было рот, добавил:

– Кричать бесполезно, мы здесь именем закона.

Она отступила, мужчины переступили порог, и Сайрус А. Вильям запер дверь. В гостиной, куда все вошли, она попыталась протестовать:

– Но что это значит, в конце концов?

Тарчинини ответил примирительно:

– Пока ничего особо важного... Я просто хотел бы видеть кольцо, которое было у вас на пальце сегодня утром и которое вы показывали моему другу.

– У меня его больше нет!

– Так-так! Вы его, случайно, не потеряли?

Мика залилась слезами и, немного успокоившись, призналась:

– Орландо забрал его обратно...

– Почему же?

Она мстительно указала на Лекока:

– Вон из-за него!

– Объясните, пожалуйста.

– Когда я рассказала Орландо, что американец заинтересовался моим кольцом, он пришел в ужасную ярость, обозвал меня по-всякому и заявил, что с него хватит, что я дура, идиотка, в общем говорил такие ужасные вещи, что я даже всего не помню. Он заставил меня вернуть кольцо и поклялся, что между нами все кончено!

Сайрус А. Вильям съязвил:

– Вам ведь не привыкать к разрывам, синьора.

Забыв свою обиду, она с надеждой спросила:

– Вы думаете, он вернется ко мне?

Лекок прикусил язык. Он не был уверен, что она не ломает комедию, но тем не менее не находил в себе смелости сообщить ей о смерти Ланзолини. Тарчинини пришел ему на помощь:

– Когда вы покинули Ланзолини?

– Это он меня покинул... в "Академии". Мы собирались позавтракать вместе... но Орландо не захотел... Он сказал, что идет домой и запрещает мне приходить...

Последовал новый приступ рыданий, который Тарчинини пришлось переждать, чтобы дослушать остальное:

– Я пошла к Лидии и рассказала ей, что произошло, а потом отправилась сюда, и... и я очень несчастна.

Инспектор Люппо, вошедший в этот момент, оказался третьим свидетелем рыданий Мики. За свою жизнь он повидал столько, что перестал чему-либо удивляться, и, решив, что слезы эти являются следствием признания, спросил комиссара:

– Забирать ее шеф?

– Погоди.

Садясь в машину, которую пригнал Люппо, Сайрус А. Вильям констатировал, что Ромео мог быть отличным следователем, если в не его слабость к женщинам. Стоило Мике разыграть перед ним отчаяние, и Тарчинини был обезоружен.

– На вашем месте, Ромео, я бы ее арестовал.

– Не раньше, чем я узнаю, лжет ли она.

– А как вы это узнаете?

– Попросив синьору Фотис подтвердить слова ее подруги.

В гостиной Лидии Фотис настал черед Тарчинини созерцать с величайшим вниманием гравюру, напомнившую Сайрусу А. Вильяму детство в их первый приход. Лекок пошутил по этому поводу, но не смог вывести комиссара из задумчивости. Что касается Люппо – крупного, тяжеловесного человека, своим бесстрастием напоминавшего быка под ярмом – то он уселся в кресло, вертя в руках свою шляпу. Войдя в комнату, хозяйка извинилась, что не сразу вышла к гостям, но она отдыхала. Американец покорно смотрел, как Тарчинини выделывает свои па. Он счел, что тот напоминает павлина, распускающего хвост.

– Синьора, мы в отчаянии, мои коллеги и я, что нарушили ваш покой, но вы можете оказать нам большую услугу.

– Я? Но я не знаю, как.