|
Надо было именно в этот день, в этот последний, ответственный момент ему заболеть! Клинген уже не сомневался в том, что заболел. Но чем? У него не болело горло, вообще ничего не болело, только вот голова… Было такое ощущение, что все происходящее вокруг — нереально. Вот он переключает скорость, обгоняет впереди идущую машину, сигналит велосипедисту, который выскочил на проезжую часть дороги, и… будто все это делает не он, а кто-то другой, будто все это происходит во сне, когда являешься как бы игрушкой в руках каких-то могущественных сил: хочешь повернуть вправо, а ноги несут тебя влево, кто-то настигает тебя, ты убегаешь от опасности, а ноги и земля — все как резиновое, бежишь, бежишь — и на месте… Но он же не спит. Он отчетливо видит дорогу, в боковое зеркало — машину Келлера. Где-то сзади идет «кадиллак» Гарвея, а на заднем сиденье — Маргарет, которая спит, а может, притворяется, что спит. Это все его враги, и они хотят завладеть этой маленькой коробочкой, спрятанной в рулевой колонке. А в этой коробочке — тысячи смертоносных бацилл… Стоит ее только открыть — и они расползутся, и тогда… Что за бред? Клаус тряхнул головой, как бы желая избавиться от наваждения, охватившего его. Нет! Надо остановиться.
«Может, мне подсыпали яду или дали сильное снотворное? Но это длится уже несколько часов. Значит, они дали мне что-то такое, чтобы парализовать мою волю… Да, да! Именно так. Значит, надо собраться, собрать все чувства в кулак!.. Но кто бы мог это сделать? Странный вопрос! Кто угодно. Может, она?» Он снова глянул на Маргарет, которая сидела теперь, широко раскрыв глаза. Несвойственная ей бледность покрыла щеки. Возможно, это ему только кажется. Клаус вяло подумал о том, что нужно спросить ее о самочувствии, но вместо этого резко затормозил и остановил машину. Затем откинулся на сиденье и закрыл глаза — разноцветные круги плыли в темноте. Так, неподвижно, он сидел, пока не услышал скрип тормозов — это подъехал Келлер. Клинген открыл дверцу и вышел. За ним доследовала Маргарет. Нет, он не ошибся: действительно она была бледна. Может, и ее?.. — Кажется, я заболела, — слабым голосом проговорила Эллинг и прислонилась к машине. В это время к ним подошел Келлер. Он тоже был бледен, но голос у него, как всегда, был уверенным и сильным: — Как вам нравится? Такого фёна я не помню за всю свою жизнь! Просто будто меня подменили. Ничего не хочу, даже женщины… Хочу только, чтобы меня оставили в покое… — Что вы сказали? Фён? — спросил Клинген. — Ну да, фён!.. Он доходит и до более северных широт… — Так это фён? — переспросил Клаус. — Ну, конечно же. Разве вы не чувствуете? Завтра все газеты будут заполнены некрологами. Сердечники, гипертоники, самоубийцы… При фёне резко падает давление… — Конечно же это фён! Фён — призрак, приносящий несчастья… — с облегчением проговорил Клинген. «Что ж, это даже к лучшему», — подумал он и сказал: — Маргарет плохо, помогите ей. — У меня у самого такое ощущение, будто меня молотили цепами, — признался Келлер. — Посадите Маргарет в свою машину, езжайте ко мне домой и ждите моего звонка. — Но я должен сопровождать вас до дома Зейдлица… — Разве вы не видите? Маргарет совсем плохо!.. Келлер и Клинген помогли Эллинг забраться в машину капитана. На развилке, при въезде в Кельн, они разъехались в разные стороны.
Машина Клингена на большой скорости шла по набережной Рейна. Было уже около полуночи. |
