Изменить размер шрифта - +

На рассвете они тронулись в путь и ехали быстро, в молчании, по прохладной, продуваемой ветром солнечной равнине, покрытой тенями облаков. На взгорьях темнели сосновые рощи, на склонах плясали березы, на черничных болотах грустили ивы, серебристо-зеленый дерн обрисовывал округлость земли. Потоки тепла поддерживали в воздухе парящего орла, на скале грелась рысь, дикий жеребец с развевающейся, как знамя, гривой вел куда-то своих кобылиц, и жизнь более мелких созданий кипела вокруг на миллион разных ладов. Как наслаждаются они все своим летом, пока оно длится!

Однажды они увидели вдалеке всадников. Часовые, высматривающие захватчиков, решила Дония. В Темном Вереске им сказали, что враг рыщет повсюду. Один отряд прошел здесь полдня назад, но отступил перед превосходящими силами сообщества Доний. Она выругалась/ узнав, что солдаты слишком хорошо обучены, чтобы их можно было истребить целиком, и после схватки легко ушли от погони на своих более мощных конях.

— Разве ты не хочешь узнать последние новости? — спросил Джоссерек, видя, что Дония не свернула с пути.

— Мы скоро приедем к своим.

В полдень они увидели цель своего путешествия: шатры, телеги, лошади, люди стояли лагерем вокруг заросшего лилиями пруда.

— Так и есть, они объединились ради безопасности, как мне и говорили, — произнесла Дония. — Совиный Крик, Дикое Ущелье, Росный Дол — хай-а! — Она галопом пустилась вперед.

Стан был полон народу. Почти все охотники сегодня остались здесь. Все разделывали недавнюю добычу, готовясь тронуться дальше. Джиссерек заметил, что работают они поодиночке или семьями на некотором расстоянии друг от друга. На них с Донией взглядывали лишь мельком и здоровались сдержанно, несмотря на его чужеземный облик и её долгое отсутствие. Разумелось, что, если прибывшим нужна помощь или общение, они сами обратятся к кому нужно, а навязываться невежливо. В сообществе Приют Ворона их принимали по-другому, но там другой была и ситуация, и обстоятельства их появления. Здесь, среди своих, Дония ни с кем не останавливалась поболтать, да никто и не ожидал от неё этого.

У своего шатра она натянула поводья. Он был больше и красивее других из промасленного шелка, а не из кожи. На шесте развевалось знамя серебряная сова на черном фоне. Вся семья трудилась на воздухе — кто снимал шкуры, кто потрошил, кто скреб кожи, кто стряпал на костре, кто складывал пожитки; несколько мальчишек упражнялись в стрельбе из лука — не из коротких, как у всадников, а из длинных, боевых; дети поменьше присматривали за совсем маленькими. Тут же валялись собаки, грозно смотрели со своих насестов соколы.

Было довольно тихо. Вблизи Джоссерек увидел, что люди переговариваются, подметил усмешки, оживленные жесты — но шум и суета, свойственные дикарям, отсутствовали. Слепой лысый старик, сидя на складном стуле, перебирал струны змееобразной арфы и пел для работающих все ещё сильным голосом.

Он прервал пение, когда подъехали путники, слыша внезапную перемену. На какой-то миг молчание распространилось от него на всех, как круги от брошенного в пруд камня. Потом лениво поднялся высокий мужчина. Он занимался грязной работой и был обнажен. В его рыжеватых волосах и бороде уже пробивалась седина, но телу не могло быть более тридцати лет — его портил лишь рубец на правом бедре.

— Дония, — очень тихо произнес он.

— Ивен, — ответила она и спешилась.

Ее первый муж, вспомнил Джоссерек.

Дония с Веном взялись за руки и с минуту смотрели друг другу в глаза. Семейство расступилось, пропуская вперед самых близких: мужа Олово, часто ездившего за металлом в Рунг, крепкого и светловолосого; мужа Беодана, заметно моложе Доний, худого и темного для северянина; мужа Кириана, заплетающего рыжие волосы в косички, всего на год старше первенца Доний. Младшие дети пользовались правом первыми обнять и поцеловать мать: четырехлетняя Вальдевания, семилетняя Лукева, одиннадцатилетняя Гильева.

Быстрый переход