– Правильная торговля. Я учу тебя торговать. Мне шестьдесят восемь лет. Жена умерла. Артрит! Очень больно. Хочу научить тебя, как торгуют. Может, ты не научишься? Многие так и не могут научиться. И терпят крах.

– Незачем тыкать мне в нос моим собственным крахом.

– Нет. Ты не понял. Я хочу научить тебя, как правильно торговать, чтобы краха больше не было.

– И вряд ли будет. Своей торговли у меня нет.

– Ты еще мальчуган.

Итен сказал:

– Слушайте, Марулло. Если уж на то пошло, так я веду за вас все дело. На мне бухгалтерия, заказы, я вношу выручку в банк. Стараюсь сохранить клиентуру. От меня к другим не уходят. Разве правильная торговля заключается не в этом?

– Да, да! Кое-чему ты все-таки научился. Ты больше не мальчуган. Бесишься, когда я называю тебя мальчуганом. Как же мне тебя называть? Я всех так называю.

– Попробуйте по имени.

– По имени – не чувствуешь дружбы. Мальчуган – по-дружески.

– Несолидно.

– Где солидно, там нет дружбы.

Итен рассмеялся.

– Когда работаешь продавцом в лавке у макаронщика, надо соблюдать солидность – ради жены, ради детей. Согласны?

– Показное.

– Конечно, показное. Будь во мне хоть капля истинной солидности, я бы ни о чем таком не думал. Не мешало бы вспомнить, что говорил мой отец незадолго до смерти. Он говорил, что уязвимость находится в зависимости от интеллекта, от чувства уверенности в себе. Слова «сукин сын», говорил он, могут уязвить только того, кто не уверен в своей матери. А, скажем, Альберт Эйнштейн, – он был еще жив тогда, – чем и как его уязвишь? Так что, пожалуйста, можете называть меня мальчуганом, если желаете.

– Мальчуган. Сам видишь, это по-дружески.

– Ну ладно. Что вы там хотели мне сказать насчет торговли? Чего я такого не умею?

– Торговля – это деньги. Деньги и дружба – совсем разное. Слушай, мальчуган. Может, ты слишком по-дружески, слишком приветливый? Деньги и приветливость – это совсем разное. Деньгам нужна не дружба, а еще и еще деньги.

– Вздор, Марулло. Мало ли я знаю дельцов, которые и приветливы, и дружелюбны, и вообще достойные люди.

– Когда дело в стороне – да. Ты, мальчуган, сам узнаешь. А когда узнаешь, будет поздно. Сейчас ты справляешься, в лавке все хорошо, но если она будет твоя, ты по дружбе и прогоришь. Я тебя учу, как в школе. Прощай, мальчуган. – Марулло согнул руки в локтях и, быстро выйдя из лавки, хлопнул дверью, и тогда Итен почувствовал всю тяжесть тьмы, сделавшейся по всей земле.

В дверь резко постучали чем-то металлическим. Итен отдернул штору и сказал:

– Перерыв до трех.

– Впустите меня. Я к вам по делу.

Незнакомец вошел в лавку – сухопарый, с виду вечно молодой человек, который никогда молодым не был; щеголеватый костюм, матово поблескивающие, гладко прилизанные волосы, взгляд веселый, неспокойный.

– Извините за вторжение. Но мне скоро уезжать. Хотел поговорить с вами наедине. Думал, старик никогда не уйдет.

– Марулло?

– Да. Я следил с улицы.

Итен взглянул на его белые руки. На среднем пальце левой он увидел крупный кошачий глаз в золотой оправе.

Незнакомец перехватил его взгляд.

– Не налетчик, – сказал он. – Я познакомился вчера с одним человеком, который хорошо вас знает.

– Да?

– Миссис Янг-Хант. Марджи Янг-Хант.

– А-а!

Итен чувствовал, как этот человек будто принюхивается к нему, второпях ищет ход, точку соприкосновения, чтобы завязать какой-то узелок.

– Славная бабенка.