|
И уж совершенно лишними были те, мягко говоря, неприличные слова, с помощью которых Изя высказался о его поведении. Хотя, заметьте, ни спорить, ни возражать Гореныш не стал. Примерный и воспитанный Змей всегда придерживался старинной поговорки: «Когда я ем, то глух и нем», — и просто не мог отвлечься от пожирания всего того, что так удачно свалилось на пол с прилавка. Ну в самом деле, не пропадать же добру! Наконец с помощью авторитета Севастьяна и решительных действий Солнцевского по усмирению ненасытного Гореныша порядок был восстановлен. Как ни странно, никто из митингующих не высказал никаких претензий. Напротив, они постарались как можно быстрее исчезнуть с места происшествия. Правда, при этом на Изю бросались такие красноречивые взгляды, что старый черт с трудом удержался от соблазна натравить на них Мотю. С помощью нескольких монет из кармана воеводы (сам Изя категорически отказался платить, а у Солнцевского и Соловейки денег с собой не оказалось) были исчерпаны последние проблемы. Конечно, если бы всю компанию не ждал во дворце князь, не устроилось бы так быстро. Севастьян был нрава сурового и не терпел такого вопиющего нарушения дисциплины со стороны подчиненных. Но, судя по всему, ситуация была исключительная, и старый вояка лишь шепнул что-то расшалившемуся черту на ухо. Тот вздрогнул, задумчиво присвистнул, вздохнул и кивнул в знак согласия. С виду средний богатырь был полон раскаяния и сожаления о происшедшем, но у Солнцевского и Соловейки его понурый облик был способен вызвать разве только улыбку, а вот на старого вояку черт явно произвел впечатление. Правда, тут Изя сам все испортил. Вместо того чтобы поскорее забраться в сани и не отсвечивать, он вдруг о чем-то вспомнил и громко хлопнул себя полбу. — Ну честное слово, еще одно дельце и — всё! — клятвенно заверил он озадаченного Севастьяна и быстренько вернулся к разгромленному рыбному прилавку. Извлек из-под него своего бывшего оппонента, совершенно бесцеремонно вытащил из его кармана свернутый пергамент и без тени смущения переложил его себе за пазуху. Это было слишком даже для Изи. Тем не менее рогатый совершенно спокойно закончил свою сомнительную миссию, гордо развернулся и неторопливым, полным достоинства шагом вернулся к ожидающим его коллегам. — Трогай! — как ни в чем не бывало, выдал черт, и сани продолжили так неожиданно прерванный путь. Провинившийся, но очень довольный Мотя, схлопотавший только что от хозяина строгий выговор в виде троекратного подзатыльника, на этот раз был лишен права передвигаться по воздуху и торопливо засеменил вприпрыжку следом, помахивая хвостом. Илюха Солнцевский, осуществив свою воспитательно-показательную миссию по отношению к Горенышу, более не обращал на него никакого внимания. А вот к рогатому коллеге у него, как и у остальных свидетелей недавнего происшествия, имелось несколько вопросов. — Изя, ты мне, конечно, друг, мы с тобой столько лет в одном окопе, столько раз в атаку ходили и на берегу оттягивались, — очень спокойным, тихим голосом начал Солнцевский, обращаясь к компаньону, — но ответь мне на один простой вопрос: ты, что, озверел?! Средний богатырь обиженно засопел и демонстративно начал рассматривать кончик своего сапога. — Ответить все равно придется, — сурово заметил Севастьян. — Насколько я понял, ты выяснял отношения с жителями «Иноземной слободы». А раз так, то дело пахнет политикой и списать его на простую «хулиганку» будет невозможно. Наверняка уже к вечеру у Берендея на столе будет лежать жалоба от возмущенных иноземцев. |
