|
Наверняка уже к вечеру у Берендея на столе будет лежать жалоба от возмущенных иноземцев. — Не будет, — буркнул Изя, продолжая любоваться произведением самого лучшего в Киеве сапожника. — Чего не будет? — не понял воевода. — Жалобы никакой не будет, это дело личное, можно сказать, семейное. Некоторое время все пытались собраться с мыслями. На этот раз самой сообразительной оказалась Соловейка: — Изя, поправь меня, если я окажусь неправа. Ведь это были личные евнухи твоей несостоявшейся супруги, несравненной Газели… — Они, сволочи, — хмуро отозвался черт, вытирая кровь, текущую из разбитого носа. Морок изменял лишь внешний вид рогатого, но уберечь его от массивного кулака не мог никоим образом. — Тогда, может, пояснишь, чего ты с ними не поделил? — Может, и объясню, — огрызнулся рогатый, — но как-нибудь потом. А пока давайте узнаем, что такое стряслось у князя. Нет, все-таки в этот день черту категорически везло, и в очередной раз разбор его поведения пришлось отложить до лучших времен, поскольку тройка уже въезжала во двор княжеского дворца. Несмотря на то что Мотя слегка проштрафился во время уничтожения последствий разрушения мясной лавки, настроение у Змея было превосходное. Он не забыл, что вскоре собирался вступить в официальную должность, и решил показать всем, насколько он может быть полезен общему делу. Для начала он попытался выглядеть как можно более серьезным, а потому картинно нахмурился и перестал вилять хвостом. Правда, чудесный копченый окорок в его желудке основательно мешал процессу. Ну как, спрашивается, можно быть серьезным, если ты сыт и доволен жизнью? Тем не менее Гореныш взял себя в лапы и затопал по коридорам дворца со всем своим массивным авторитетом. Дубовые доски стонали, скрипели, но все-таки выдержали эту могучую поступь. На подступах к малому тронному залу нашу компанию встретила хорошо всем знакомая фигура дьячка Микишки, идейного противника «Дружины специального назначения» и личного врага Моти. Завидев Гореныша, он поспешил укрыться за спиной охраняющих покой князя ратников из сотни Добрыни Никитича и из своего сомнительного убежища завопил нечеловеческим голосом: — Убери свою змеюку подколодную, лишенец! Илюха, не терпящий хамства и обожающий своего трехголового друга, конечно же не мог оставить такой наезд без внимания. — Вот сейчас он у меня совершенно случайно с поводка сорвется, тогда ты узнаешь, как маленьких разными нехорошими словами обзывать. В качестве иллюстрации и в доказательство серьезности слов хозяина Мотя, выпустив в сторону Микишки струйку дыма, нетерпеливо царапнул лапой пол и угрожающе натянул кожаный шнур, который Илюха привязал за ошейник средней из голов, как только они вошли во дворец. Конечно, Гореныш мог с легкостью порвать его одним движением шеи, но не делал этого из уважения к хозяину и настойчивой просьбы все того же Севастьяна. — Не сметь меня трогать, я при исполнении! — продолжал верещать Микишка, зорко отслеживая действия трехголового. — И мы вроде как тоже, — пожал плечами Солнцевский. — Потому, если что не так, ты уж не взыщи. Вообще-то продолжительное общение с дьячком не входило в планы Солнцевского, но у того было на этот счет свое особое мнение. Микишка ради этого даже выбрался на оперативный простор из-за могучих спин богатырей. Причем к удивлению окружающих даже пошел в атаку на ненавистную ему дружину. — Ты лучше скажи, где со своей бандой шлялся все это время? Князь-кормилец уже который раз интересуется, не прибыла ли его спецдружина, а ты и в ус не дуешь?! — Тут Микишка совершенно неожиданно перешел на тон заискивающий и скользкий: — Обязательно скажи князю, что я наипервейшая опора власти, и ни одно важное и тем более секретное дело без моего участия просто не может обойтись! К наездам и сквернословию дьячка Илюха уже давно привык, но вот вторая часть монолога его озадачила. |
