– Ждать нам нечего, – сказал Мистина. – Уходим завтра на заре. Тронемся на самом рассвете, авось греки прохлопают. Пустятся следом – пойдем дальше в море. Они побоятся от берега далеко отходить…

– Да и лучше утонуть, чем живьем поджариться! – вставил Ивор. – Я утонуть выбираю!

Мистина взглянул в сторону моря, где катились широкие сероватые валы с белой пеной. Дорога домой стала куда опаснее, чем та, что привела русов сюда три месяца назад – зеленовато-голубая шелковая гладь, расшитая золотой нитью солнечных бликов.

Пока бояре вслед за ним смотрели на море, будто вопрошая мысленно, какую участь им готовит это чудовище с тысячами пастей, Мистина вновь незаметно коснулся плотно завязанного витым малиновым шнуром шелкового мешочка под рубахой. Это был выкуп его жизни и удачи, которая была жизнью и удачей всех оставшихся при нем десяти тысяч русов – славян, норманнов, чудинов, ясов. И он готов был отдать все силы без остатка, лишь бы довезти этот выкуп по назначению.

В предрассветных сумерках русы поднялись со своих лежанок из травы и соломы – большинство шатров бросили в Гераклее, предпочитая взять вместо них побольше дорогой добычи, – и без лишнего шума разошлись по лодьям. Груз оставался на судах, так что на него времени не тратили. Дозорные с горы не могли рассмотреть в тумане, где находятся хеландии, но и греки не сумеют разглядеть русов. Бояре еще раз напомнили своим людям, как быть, если лодья попадет под огнеметный залп.

Без пения рогов, будто крадучись по мягкой дороге тумана, скутары начали отчаливать и один за другим исчезать в белом мареве. Низкая осадка сейчас шла на пользу, позволяя не так бросаться в глаза на поверхности неспокойного моря.

Один за другим на лодьях поднимались паруса. Северный ветер крепчал…

* * *

Перевалило за полдень, когда Хельги Красный наконец махнул кормчему и кивнул на удобную отмель в устье речушки. Змеиная голова на переднем штевне повернулась к берегу. Это был еще греческий берег, но уже побережье Фракии – на запад от пролива. Боги отплатили за полученные жертвы – крепкий попутный ветер и сейчас еще не стих, и гораздо больше Хельги хотелось продолжать путь. Люди, не спавшие ночь, его бы поддержали: пока не приходилось грести, они предпочли бы подремать по очереди, сидя на скамьях, под летящими брызгами, но продолжая удаляться от Боспора Фракийского, Царьграда и огненосных хеландий. Те давно уже скрылись вдали за кормой, но попутный ветер помогал и им, и Хельги, как и его дружиной, владело одно сильнейшее желание: пока ветер не стих, уйти как можно дальше. Туда, где можно не бояться преследования, где ночную тьму или дневной свет не разорвет вдруг окутанное душным дымом копье пламени, не прольется огненным дождем прямо на головы.

Но сейчас, когда напряжение и возбуждение борьбы за жизнь спало, стало видно, насколько люди измождены. Им необходимо было подкрепиться и хоть немного поспать на твердой земле. И дать возможность отставшим догнать вождя.

Хельги знал, что в войске есть потери: не менее пяти-шести скутаров загорелись в проливе у него на глазах. Но он еще не знал, кто там был: в темноте, при свете лишь того же губительного огня, он не мог отличить одну лодью от другой. Нужно было пристать к берегу и ждать – в том числе и ради того, чтобы собрать и пересчитать уцелевших. В памяти еще звучали жуткие крики из темноты, и Хельги невольно мотал головой, будто надеялся вытряхнуть их из ушей, как воду. Хотелось думать, что вся эта ночь была страшным сном, а теперь, при свете дня, черно-пламенный морок рассеется и все его люди окажутся живы…

Сейчас он видел позади себя всего семь-восемь лодий – с идущей прямо за ним ему радостно махал Селимир.