Девушки двинулись в путь улицами, ведущими в гору, к старому городу. Тротуары блестели от льда, и приходилось цепляться друг за друга, чтоб не оскользаться. Милена то и дело смеялась без причины, ей явно не терпелось поделиться своей тайной. Хелен никогда еще не видела ее такой веселой и сияющей. И от этого острее почувствовала собственное одиночество и собственную боль. К горлу у нее подступил комок. Милена заметила напряженность подруги и сразу все поняла. Остановилась и крепко обняла ее:

– Прости меня.

– Да нет, за что прощать-то? Ты имеешь право быть счастливой. Я не завидую.

Взгляд Милены омрачился.

– Не думай, Хелен, что я счастлива. Я никогда уже не смогу быть счастливой – после того, как узнала, что они сделали с моей матерью. Боюсь, я так навсегда и останусь безутешной. Но это не мешает мне иногда радоваться. Вот сегодня, например, я рада. Рада, что у меня есть Барт, что я с тобой, рада идти туда, куда сейчас иду…

Когда Хелен на это только молча кивнула, Милена чуть отстранилась и взяла ее руки в свои:

– Хелен?

– Да?

– Милош жив, это точно. Я так больше не могу, чтоб тебе не говорить.

Хелен вздрогнула.

– Откуда ты знаешь?

– От Барта и господина Яна. Они в этом уверены.

– А они откуда знают?

– Они тебе сами объяснят. И потом, Барт говорит, если у Милоша есть хоть один шанс из двадцати, он выкарабкается. Барт его хорошо знает. Так что не теряй надежды.

– Мне бы вернуться с доктором Йозефом на час, всего на час раньше! – Хелен в бессильной ярости замотала головой. – На час бы раньше – и я бы его спасла! Я тоже, наверно, никогда не утешусь…

– Ты и так совершила невозможное. Идем-ка, а то опоздаем.

Девушки пошли дальше. Чуть выше по склону навстречу им попались две женщины, и Милена надвинула пониже на лицо капюшон своего пальто.

– А то примут еще меня за привидение!

– Ах да, правда. Ты в самом деле так похожа на мать? Ты видела какие-нибудь ее фотографии?

– Видела.

– Ну и?

– Ну, и это один к одному я, одетая и причесанная, как было принято двадцать пять лет назад! Дора мне даже подарила одну, где она держит на руках меня, совсем маленькую. Она такая красавица, вот увидишь.

В самом глухом квартале старого города на углу двух улиц возвышался обветшалого вида доходный дом. Девушки вошли в старомодный подъезд и стали подниматься по узкой, пахнущей воском лестнице.

– Куда ты меня ведешь? – спросила Хелен, когда они добрались до шестого и последнего этажа.

Милена, оставив ее вопрос без ответа, постучала в дверь, на которой не было ни фамилии, ни номера, и им открыла улыбающаяся Дора.

– Смотри-ка, ты нам публику привела?

– Не надо было?

– Конечно, надо. Правильно сделала. Заходи, Хелен, хорошо, что пришла. Кладите пальто вон туда, на кровать.

Впечатление было такое, словно они оказались в кукольном домике, только без куклы. Квартирка была тесная, обстановка самая скромная, а стены совершенно голые, только в гостиной к обоям криво прикноплен какой-то листок с нотами.

– Это партитура Шуберта, авторская запись, – сказала Дора, заметив взгляд Хелен.

– Репродукция?

– Нет, оригинал, написанный его собственной рукой. Можешь посмотреть.

Хелен подошла поближе, недоверчиво всматриваясь в скромный пожелтевший листок с нотами, словно наспех брошенными на линейки, в изящные арабески почерка композитора.

– Чернила… Прямо как будто сейчас написано… Даже не верится.