|
Перед «Грандом» столпились высыпавшие наружу посетители. Белые. Черные-то сообразили — им тут делать нечего. Лейтенант бесцеремонно растолкал зевак. — Эй, мерк,[1] чего пихаешься? Оборзел! Морячок. Судя по говору, американец. — Мерк? Я не ослышался? — переспросил наемник и покачал головой. — Плохие новости. Очень плохие. Вон там валяется накрашенный гуталином белый пидор. Он дохлый, потому что стрелял в офицера полевой жандармерии Сомалиленда. Стрелял вот из этой пукалки «мейд ин Ю-ЭС-ЭЙ». Ты — янки и, сдается мне, тоже гомик. Слушай, а вы, часом, не любовники? Можешь не отвечать, полиция разберется. Сержант, задержите этого человека. Дайс ухмыльнулся, сунул представителю великой нации ствол под ребра и подтолкнул к дверям. — Шагай, живо. Вот так, пиндос, здесь тебе не какой-нибудь оккупированный Ирак. Попал на зуб суверенной африканской демократии — отстегни тысячу-другую баксов. Для ума, говорят, полезно. — Мне нужны свидетели нападения, — громко объявил лейтенант и наугад ткнул пальцем. — Ты. Ты… На третьем очевидцы закончились, улица опустела. — Классика, — хмыкнул сержант, — нестареющая классика. — Работай, книголюб. Дайс загнал неудачников в бар. Мартин занялся Румпелькирхеном. Окровавленный немец лежал на грязной мостовой, уставившись мутным взглядом в яростно-синее африканское небо. Кожа на его одутловатом лице, обычно ветчинного цвета, приобрела меловой оттенок. На синеватых губах пузырилась розовая пена. Остро пахло мочой и экскрементами. Легкие и, похоже, сердце. Не жилец. Эх, некрасиво вот так вот в замаранных-то штанах, да кто ж из нас выбирает. Лейтенант помахал рукой перед глазами умирающего. Тон хрипов и свиста Румпеля изменился, он пытался что-то сказать. «Подых… Хенди…[2] Позв…» Вот и все, что удалось разобрать, прежде чем старый наемник испустил дух. Мартин закрыл новопреставленному глаза, порылся в его карманах (последняя просьба свята) и забрал мобильник. На Берлин Врач закончил перевязку и напоследок еще раз порекомендовал поберечь руку. Рана легкая, кость не задета, и все же не стоит напрягаться хотя бы дней десять, может открыться кровотечение. Предлагал дать обезболивающее, лейтенант отказался от таблеток, и так мутит. Эскулап вздохнул, достал из аптечного шкафа пластиковый флакончик миллилитров на триста с надписью «для наружного применения» на этикетке и протянул Мартину. — Для дезинфекции. Смачивай повязку. Молоток, Док, правильно мыслишь, но на тело все тратить никто не будет. Так ты и сам это понял, судя по объему флакончика. Из медпункта Мартин направился прямиком к полковнику. Не важно, до какого звания дорос человек на государственной, да и служил ли вообще, у наемников собственная иерархия. В подчинении у Леклерка более тысячи профессиональных бойцов (белых, черных, цветных), не считая головорезов из туземных вспомогательных подразделений, выходит — настоящий полковник. Сколько лет полковнику, глядя на него, точно определить невозможно. Складывалось впечатление, что время забыло о необходимости вносить изменения во внешний облик этого человека. Короткие волосы, тщательно зачесанные назад, уже давно приобрели мышиный оттенок, но окончательно так и не поседели. |
