— Да как… Исповедоваться. Но и на исповеди они сразу не уходят. Некоторые прихожане несколько лет признаются в одном и том же грехе. Никак не могут от него освободиться. И ничего страшного, пусть себе называют свой грех каждый раз. От частого исповедания он раскачивается. Так что ходи и повторяй одно и то же, талдычь, как говорят ныне, потом глядишь — грех пропал… Тогда берешься за другой. И постепенно очищаешь свою душу. Это подвиг, аскеза. Но со временем, если понимать, что ты делаешь, она превращается в радость. Духовную. Мирская радость — моментально проходящая, неглубокая. А радость общения с Богом — на всю жизнь. И человек, коснувшийся благодати, знает, что это такое. Бог подсказывает нам путь… И от нас, милый, зависит, выбрать его или нет. В христианстве Бог словно говорит человеку: не разыгрывай трагедию, не устраивай рай и ад на земле. Рай и ад Я оставляю за Собой. Так вы зачем в наших краях? На пару дней… Тоже ведь сделали какой-то выбор.

Гость вытащил из кармана небольшую фотографию:

— Это она?

Отец Димитрий взглянул и удивился. На него смотрели прекрасные глаза Богородицы… И младенец со свитком в левой руке.

— Откуда это у вас, милый?

— Это она? — настаивал гость. — Та самая, Смоленская? Я не ошибся?

Батюшка кивнул.

Глава 2

— Улица заметелилась! — сообщил утром, забравшись на батарею и заглянув в окно, пятилетний Денис, названный одним из самых распространенных за последние четыре года городских имен.

Итак, с улицей Ксении все сразу стало ясно. Душа ее тоже в этот день «заметелилась» и «засугробилась». Причину она отыскивала долго. Напоминало зубную боль: кажется, что болит четвертый снизу, а оказывается, седьмой сверху.

В общем, причин насчитывалось много, и одной из них, лежащей на поверхности «метельной души», был как раз зуб, который сегодня требовалось запломбировать Денису.

Он на известие отреагировал с мужским бурным темпераментом — ревел не переставая в течение двадцати минут. Ксения вышла из себя, наподдала ему пару раз по попе, от души, по полной, хлебнула валокордина и совершила грубую педагогическую ошибку, со всей решительностью объявив ребенку, что отдаст его чужому дядьке. Денис про педагогические ошибки еще никогда не читал, поэтому реветь моментально перестал, на всякий случай потребовал у Ксении его успокоить, а потом отправился к Петру и попросил:

— Спрячь меня так, чтобы Ксения не нашла!

Затем он выдвинул ряд спокойно обдуманных угроз, среди которых на первом месте стояло твердое обещание сломать машину в кабинете зубного врача. Ксения спасовала и малодушно перенесла врача на завтра.

Мгновенно успокоившийся, современный и чересчур образованный ребенок в упоении и восторге прочитал наизусть слегка ошеломленной Ксении половину сказки об оловянном солдатике и, дойдя до крысы и ее пустого требования паспорта у служивого, стал собираться гулять.

— Ну какие там могут быть документы! — вполне логично осуждающе сказал он, вспоминая неразумное животное.

— Умен до безнадежности, — проворчала Ксения.

Теперь ей все стало ясно: до обеда Денис благополучно будет носиться по двору под присмотром старушки соседки, которой, на счастье молодым мамашкам, всегда скучно просто сидеть на лавочке. И можно спокойно отправляться с четырехмесячной Дашкой к педиатру.

Коляска легко катилась по укатанной снеговой дорожке. До поликлиники Ксения молчала — с Петром давно никаких отношений. Он важно шагал рядом со свертком запасных памперсов. В глубине души Ксении приходилось признать, что Петр, отличаясь от многих современных мужчин, не стыдится хозяйственных сумок, коляски и стирки, охотно сидит с Дашкой, если нужно.