Спустившись до основания лестницы, я вошел в коридор, показавшийся мне довольно тесным и маленьким, хотя какой‑нибудь статуе Пигмалиона здесь было бы вполне просторно. Коридор уходил по дуге влево, и за поворотом маячил слабый серебристо‑белый свет. Только благодаря ему да еще лампе у основания лестницы темнота в коридоре не была кромешной.

Я повернулся к своим спутникам. Кроули коснулся Джитт и легонько сжал ей плечо. Даже сделав скидку на ее светлую кожу и мертвенный свет в коридоре, я поразился призрачное бледности Джитт. Она привалилась спиной к стене, закрыла глаза и запрокинула лицо к потолку.

– Что с тобой, Джитт? – прошептал я.

Она едва заметно покачала головой и судорожно сглотнула.

– Лестница… Я знаю это место. Я бывала здесь раньше.

Кроули ласково взял ее в лицо в ладони.

– Ты убежала отсюда как жертва, а вернулась избавительницей. Ты выжила и будешь жить.

– Спасибо вам. – Я увидел, как по шее Джитт катится капелька пота. Джитт открыла глаза и кивнула:

– Иди вперед. Койот.

Слова Кроули ободрили и меня. И я, и Джитт, мы оба были творениями Темных Властелинов.

Мы оба бежали от своих бывших хозяев, и из жертв превратились в избавителей. Мы оба дали клятву заставить своих хозяев заплатить за все, что сделали с нами и другими, и, возможно, мы начнем взимать плату прямо за поворотом.

Может быть, я продвигался по коридору не так осторожно, как того требовало благоразумие, но мне казалось, что меня лучше любой брони защищает правота моего дела. Это звучит довольно нелепо; так мог бы выразиться религиозный фанатик, описывающий свой поход на логово порока, но в каком‑то смысле я и был новообращенным, проникшим в стан врага своей веры. На краткий миг я почувствовал себя мифическим героем, отправившимся на ратный подвиг, и обитель Зла, с которым я шел сразиться, была совсем рядом, в конце коридора.

В конце концов разница между мифом и историей ужасов – всего лишь вопрос точки зрения.

Коридор переходил в огромную пещеру со сталактитами и сталагмитами, похожими на окаменевшие зубы в челюстях ископаемого животного. В глубоких сводах под потолком пряталась тьма, отдаленные тени намекали на другие залы и коридоры, уводящие в глубь горы. Пол поражал своей гладкостью: так выглядит замерзшая на ветру поверхность озера или миниатюрные волнистые холмики, которые тысячелетиями полировала бегущая вода.

Открывшееся нам зрелище показалось мне удивительно уместным и естественным, за одним маленьким исключением: подобное образование никак не могло возникнуть в сердце горы в пустыне юго‑запада.

Лед. На лестнице и в коридоре было так холодно потому, что каждый квадратный фут пещеры покрывала блестящая, сверкающая ледяная оболочка в дюйм толщиной. Огромные, в человеческий рост, сосульки с тонкими, как острие иглы, наконечниками дополняли обширную коллекцию сталактитов на потолке. Их застывшие двойники выглядели, словно саженцы сталагмитов, которые вот‑вот поднимутся и расцветут, подобно своим каменным собратьям.

Весь зал был заполнен сидящими, стоящими и полулежащими фигурами, смутно напоминающими человеческие. Сквозь ледяное одеяние, окутывающее каждую фигуру, просвечивала кожа приглушенного телесно‑розового оттенка. Ледяные грани придавали этому застывшему народцу вид скульптур какого‑нибудь кубиста, терпеливо ждущих, когда этот стиль снова войдет в моду.

Я подобрался к ближайшей фигуре и стукнул прикладом по ледяной оболочке, покрывавшей голову. Лед треснул, а после второго удара большой кусок оболочки отвалился и разбился вдребезги.

Мне удалось очистить ото льда всю правую половину женского лица – осталось лишь несколько кусочков, упрямо цепляющихся за пряди черных волос. Стянув перчатку, я коснулся женщины, но, как и следовало ожидать, окоченевшее тело на ощупь было совершенно безжизненным.

Джитт упала рядом со мной на колени и тоже дотронулась до женщины, потом подняла на меня полные ужаса глаза и закрыла лицо руками.