И фамильяр исчез. В темноте он ориентировался легко и просто, используя врожденные способности. Русалки, как выяснилось, тоже могли хорошо видеть в темноте, если находились в воде. Или когда шел дождь.

Я придвинулась к огню, зевнула и заметила, что Адария и Ринара тоже жмутся к очагу, блаженно прикрывая глаза.

— А я думала, вы воды не боитесь, — заметила осторожно.

— В человеческом облике мы испытываем весь спектр ваших ощущений, — заметила Ринара, тоже зевая.

Вскоре вернулся Лис со старыми одеялами. Никакой одежды он в доме не обнаружил, обмолвился только, что на втором этаже находятся спальни, где можно отдохнуть и переждать ночь, но подниматься туда и уходить от огня никому не хотелось.

Принюхиваясь, фамильяр побродил по кухне, а потом нашел бутылку вина. Откупорил, хлебнул и протянул нам. Искать чистые кружки было бесполезно, поэтому мы по очереди пили из слегка запыленной бутылки, чувствуя, как по венам бежит кровь. Глядишь, так и простуду никто не схватит.

Русалки и Лис молчали, кутаясь в одеяла, а я смотрела на огонь, стараясь не думать о том, что когда-то здесь жили мои родные. Родные, о которых я, оказывается, ничего не знаю. Может быть, мама тоже любила сидеть возле огня и о чем-то беседовать с отцом. Этого мне тоже не узнать. И снова стало так горько, что вино — легкое и с приятным ягодным послевкусием — пришлось весьма кстати.

Адария и Ринара, уставшие за этот трудный день, заснули, лежа возле огня, Лис тоже растянулся рядом. Время от времени косился на меня, но разговор начинать не спешил.

А потом прямо передо мной возникла воронка портала, и я провалилась в нее с визгом и криком, чтобы оказаться в покоях Ингара. Он сидел в кресле, пил чай из изящной белой кружки, расписанной невиданными цветами, но когда я появилась в нескольких шагах от него, так и замер с не донесенной до подноса кружкой и открытым ртом.

Я застонала, потирая ушибленное колено, и приподнялась. Кружка упала, разбилась, а Ингар вдруг оказался рядом, рывком меня поднял. Вспомнив, как он вел себя в наш последний раз, я откинула его руки. Слишком горячие и властные. И такие… привычные.

Эх… кажется, я попалась в его ловко расставленные сети! Тьфу… ежики колючие!

— И как это понимать? — поинтересовался Ингар.

— Ты велел переместиться, я сделала, — фыркнула в ответ.

— В таком виде?

— И чем он тебя не устраивает?

Ингар медленно оглядел меня с ног до головы, едва ли не сканируя взглядом. Глаза у него потемнели, стали почти черными омутами. Он не сказал ни слова. Лишь подошел к зеркалу, что стояло в комнате, и перетащил ко мне.

М-да… Теперь понятно, почему Ингар спросил про мой внешний вид. Плащ выглядел так, будто его подрал медведь, рубашка — в дырках, а от штанов местами отодраны лоскуты, только обувь цела. Но это все мелочи по сравнению с моим лицом. Под скулой наливался синяк, губы саднило, лицо покрылось мелкими царапинами, в волосах застряли листья и иголки. Хороша, что тут скажешь.

И все же я развернулась, уставилась на него в упор и уточнила чисто из вредности:

— Что-то не так?

Ингар резко выдохнул, на миг прикрыл глаза и вдруг принюхался.

— Еще и выпила.

— Тебе-то что?

— Мне что? — рыкнул он, скинув маску невозмутимости и непробиваемого спокойствия.

И понеслось… Я даже не знала, что Ингар может быть настолько красноречивым. Из слов, что он произносил, понимала только предлоги: «в», «на» и слово «наказание». Правда, это не мешало мне не менее красноречиво отвечать. И из моих слов самыми приличными оказались «злодей» и «маньяк».