Впервые за все время расследования этого дела я почувствовал себя радостно возбужденным и взволнованным. Удача была несомненной и, видимо, значительной.

Взяв на письменном столе лист бумаги и ножницы, я вырезал несколько кусочков бумаги размером с пленку и вложил их в коричневый конвертик. Заклеив его, я собрал рамку и фотопортрет в прежнем виде и поставил на камин с вложенным между подкладкой и фото коричневым конвертиком.

Вернувшись к письменному столику, я взял один из конвертов тетушки и написал на нем адрес Старика. Завернув фотопленки в лист чистой бумаги, я написал на нем: «Срочно. Пожалуйста, немедленно увеличьте».

Запечатав конверт с пленкой, я приклеил на него одну из марок «тетушки» и направился в коридор.

По коридору к выходу я двигался, освещая себе путь вспышками фонарика, держа наготове свой «маузер» и думая о том, что если кто-нибудь попадется мне на пути, то прежде чем выяснить его намерения мне придется сперва привести его в неподвижное состояние и притом первой же пулей. Никакой риск в данный момент не был допустим. Но дом по-прежнему пустовал.

Прикрыв за собой наружную дверь, я направился на поиски почтового ящика, который и нашел на ближайшем перекрестке. Я опустил в него письмо, зажег сигарету и вновь направился в дом тетушки, думая о том, что следует внимательно присмотреться к этой резиденции немаловажного сотрудника секции.

Войдя в будуар «тетушки», я опустился в мягкое кресло и почувствовал большое расслабление. Я был очень доволен и почти счастлив, многое теперь становилось ясным, а вскоре должны проясниться и оставшиеся белые пятна.

Очевидно, Сэмми поступил так, как только и мог поступить в той сложной обстановке, которая сложилась перед злополучной вечеринкой. — Наверное, пленки были получены незадолго до нее. Он знал их значение, знал, что они, по сути дела, представляют собой динамит, а члены секции следят за каждым его шагом, и он должен быть чрезвычайно осторожным. Контакт со мной он не смог установить, возможно, потому, что за ним неотступно следовала Джанина. Сэмми знал, что он раскрыт, но он сделал все, что мог, чтобы оставить меня в тени. Что же он делает? Перед тем, как отправиться на вечеринку, где он надеялся засечь кое-кого из секции, он заходит в комнату отсутствующей «тетушки» и прячет эти фотопленки в ее портрет, нисколько не сомневаясь в том, что они там будут в полной сохранности до следующего утра.

В своем письме ко мне он, разумеется, ни одним словом не мог упомянуть об этом, учитывая возможность перехвата письма. Но он мог вполне рассчитывать на то, что я смогу извлечь из его письма кое-что существенней, а именно то, что оперативным центром событий является дом на Киннэул-стрит, и что в этом доме находится особа, к которой должно быть приковано мое внимание. Что ж, возможно, все так и было, и в конце концов пленки оказались в моих руках. И не так уж важно, что здесь сыграла свою роль счастливая случайность, хотя обычно и находки случаются у тех, кто ищет. Главное в том, что пленки в моих руках.

Правда, в своих рассуждениях по поводу действий Сэмми я чувствовал некоторую нелогичность, известную непоследовательность, но относил это на счет незнания отдельных звеньев в цепи запутанных событий.

Особое ощущение подъема, которое я испытывал, сопровождалось, одновременно и чувством усталости. Начинать тщательный осмотр будуара просто не хотелось. Кроме того, найти что-либо у осторожной и предусмотрительной голубоглазой бестии было весьма проблематично. Да и что могло бы сравниться по важности с находкой фотодокументов? Через несколько часов увеличенные копии будут у меня, и они, несомненно, дадут ключ ко всему этому сложному делу.

Выкурив сигарету и немного отдохнув, я все же решил перед уходом кое-что осмотреть в будуаре и хотя бы убедиться в том, что ничего стоящего здесь нет.

В этот момент до меня донесся какой-то звук, похожий на открывание ключом двери.