На обожженных бревнах лицом вниз лежала старуха в простом крестьянском зипуне. Под ее правой лопаткой торчало ордынское копье, всаженное в тело по самое древко. Видать, уже после того как обвалилась изба, настигло ее то копье. А она уж из последних сил заползла под обгоревшую кровлю, из-под которой степняки поленились ее доставать.

Писк стал слышен сильнее. И шел он из-под мертвого тела.

Дружинники осторожно подняли труп.

– Глянь-ка, малец! Живой?

Меж двух бревен словно в люльке лежал ребенок в залитых кровью пеленках. Острие копья, пробив насквозь тело его спасительницы, лишь распороло холстину у горла, не причинив вреда.

Князь шагнул вперед и поднял на руки заходящийся в крике сверток. А меж бревен остался лежать незамеченным залитый кровью старой няньки золотой крест с цепочкой, перебитой ордынским копьем.

Крик сразу стал тише. Ребенок всхлипнул еще пару раз – и потянулся к изображенному на нагрудной броне Александра Ярославича всаднику, поражавшему копьем крылатого змея.

– Живой, – улыбнулся князь. – Значит, и город жить будет. Что, Кудеяр, отстроишь со своими молодцами Козельск заново? В Новгородские земли, сам знаешь, тебе до поры путь заказан.

– Отстроим, отчего не отстроить, – вздохнул подошедший атаман лесных разбойников. – Главное, князь, чтоб, случись чего, вновь подмога не опоздала.

На лицо Александра Ярославича набежала тень.

– Твоя правда, Кудеяр, опоздали мы сегодня с подмогой. С себя я в том вины не слагаю. Но, видит Бог, не опоздаем завтра. И впредь всегда вовремя мечи свои обнажать будем, пока не очистим Землю Русскую от нечисти. В том клянусь на этом пепелище кровью убиенных русичей. И еще клянусь, что не забудем мы той святой крови вовеки…

Эпилог

– Так на чем мы остановились?

– «Жители Козельска, собрав совет, порешили не сдаваться Батыю, сказав: „Хоть наш князь и молод, но положим жизни свои за него и, здесь славу сего мира приняв, там небесные венцы от Бога примем“, – повторил послушник.

– Истинно так, Василий. Продолжай.

Монах погладил деревянным двуперстием чуть посеребренную сединой черную бороду.

Отрок вновь окунул перо в чернильницу, осторожно стряхнул лишнее о край, чтобы избежать кляксы, и приготовился писать.

– Татары же бились у града…

– Отец Даниил, а почему надо писать «татары»? – перебил послушник. – Наш конюх Шонхорка, ну, тот, что тогда сам Козельск осаждал, а после в полон сдался и крещение принял, говаривал, будто татар-то в Орде вовсе мало было. Все больше нируны, кераиты, тангуты, меркиты, найманы…

– Где ж мне на всех в харатье места-то взять? – развел руками монах. – Да и потом летопись – это чтоб потомки поняли, об ком речь идет. Татар-то каждый знает, а твой найман – поди пойми, кто он такой?

Отрок вздохнул и старательно вывел сказанное. Голос монаха вновь торжественно зазвучал под сводами кельи.

– Татары же бились у града. Желая захватить его, разбили городскую стену и взошли на вал. Жители же на ножах резались с ними и, посоветовавшись, порешили выйти на полки татарские. И, выйдя из города, иссекли пращи их и, напав на полки их, убили татар четыре тысячи и сами побиты были. Батый же, взяв город, перебил всех, не пощадив никого от отроков до младенцев, молоко сосущих. А о князе Василии до сих пор неведомо. Иные говорят, что он в крови утонул, так как мал был. Татары же, не сумея называть тот град Козельском, назвали его Злым Городом, поскольку бились они за тот город семь недель и убиты были под ним три сына темничьих. Татары же, искавшие их, не могли их найти среди множества трупов.