|
Ханне удавалось перед работающей камерой выудить у людей их самые сокровенные тайны, при этом она умела произвести впечатление человека сочувствующего, заинтересованного и мастерски выполняющего свою работу. Правда, иногда подлинной истории было недостаточно, и тогда требовалось немного драматизма. И это было делом Нормана. Он цинично называл это «Pimp my boring life» и охотно искажал реальность, выходя за все возможные рамки. Было ли это нормально с точки зрения морали или нет, Ханне было безразлично: в конечном счете успех, судя по рейтингу, оправдывал его тактику. Правда, многочисленные папки были переполнены письмами с жалобами обманутых таким образом гостей, так как они зачастую лишь задним числом, подвергнувшись насмешкам своих ближних, понимали всю неловкость от того, что они высказали во всеуслышание. Но лишь изредка дело действительно доходило до суда, и это было связано с отработанными, абсолютно корректными с юридической точки зрения контрактами, которые предварительно должен был подписать каждый, кто хотел сказать хоть слово в ходе программы.
Позади нее раздался звук клаксона. Ханна очнулась от своих мыслей. Пробка рассосалась. Она извиняющимся жестом подняла руку и нажала на педаль газа. Спустя минут десять она свернула на Хеддерихштрассе и въехала в задний двор здания, в котором располагалась ее фирма. Положив смартфон в карман, Ханна вышла из машины. В городе всегда было градуса на два выше, чем в Таунусе. Жара скопилась между домами и достигла уровня сауны. Ханна поспешила войти в холл, где работал кондиционер, и вызвала лифт. Поднимаясь на пятый этаж, она прислонилась к прохладной стене и стала придирчиво рассматривать свое отражение в зеркале. В первые недели после расставания с Винценцом она выглядела ужасающе удрученной и измотанной, и девушкам-гримершам приходилось пускать в ход все свое профессиональное искусство, чтобы она вновь обрела ту внешность, к которой привыкли телезрители. Но сейчас Ханна находила свой облик вполне сносным, по меньшей мере в сумеречном свете лифта. Первые серебряные пряди она скрывала краской для волос не из тщеславия, а исключительно из-за инстинкта самосохранения. Телевизионный бизнес был безжалостен: мужчины могут иметь седые волосы, для женщин, напротив, они означают постепенную ссылку в послеобеденные программы культурно-кулинарной направленности. Едва Ханна вышла из лифта на шестом этаже, как из-под земли вырос Ян Нимёллер. Несмотря на тропическую жару на улице, на управляющем компании «Херцманн продакшн» были черная рубашка, черные джинсы и в завершение всего – шарф вокруг шеи. – Это черт знает что такое! – Нимёллер взволнованно приплясывал рядом с ней и размахивал тонкими руками. – Телефон звонит каждую секунду, а тебя невозможно найти. И почему я узнаю от Нормана, а не от тебя, что ты его уволила до истечения срока договора? Сначала ты вышвырнула Юлию, теперь Нормана – а работать кто будет? – На лето обязанности Юлии будет выполнять Майке, мы ведь это уже уладили. А потом мы будем работать со свободным продюсером. – И ты со мной даже ни разу не посоветовалась! Ханна холодно посмотрела на Нимёллера. – Кадровые решения – это моя прерогатива. Я наняла тебя, чтобы ты занимался коммерческими делами и развязал мне руки. – Ах, вот как ты это себе представляешь! – мгновенно обиделся он. Ханна знала, что Ян Нимёллер был тайно влюблен в нее, или скорее в тот блеск, который она излучала, в том числе и на него как на своего управляющего, но она ценила его исключительно как делового партнера, как мужчина он был не в ее вкусе. Кроме того, в последнее время в его действиях стали проявляться черты хозяина, и ей давно следовало поставить его на место. – Я себе это не представляю, так оно есть на самом деле , – ответила она еще более холодно. – Я ценю твое мнение, но решения я всегда принимаю самостоятельно. |
