Относительно благополучно было только с деньгами. Полковничьей пенсии вполне хватало на жизнь. Даже если каждый такой день покупать по бутылочке. Что полковник и начал делать.

Алкоголь давал временное успокоение. Алкоголь заменял работу, друзей и семью.

Собутыльники, подхваченные возле ближайшего коммерческого киоска, в отличие от домашних полковника-отставника понимали. И принимали таким, каков он есть.

— Я вот тоже слесарем шестого разряда был. Руки — золотые. Что ни скажи — сделаю. А меня поперли, — жаловался очередной знакомый.

— Да, не умеют они ценить профессионалов, — соглашался Зубанов, раскладывая на коленях газетку и нарезая хлеб. — Вот хоть даже меня взять…

— Сволочи они все! — говорил третий. — И педерасты.

— А почему педерасты-то?

— Потому что сволочи!

Полковник, слесарь и гражданин неопределенной профессиональной принадлежности выпивали бутылку и шли покупать вторую. На полковничьи деньги.

— Ты мужик что надо, — говорил слесарь. — Ты такой мужик! Такой! Что слов нет! Такой ты мужик. А те, которые погнали тебя с работы, — дураки.

— И педерасты! — напоминал третий.

— И педерасты! — соглашался слесарь.

— Вот вы меня понимаете! — удивлялся полковник. — Одни только вы! А эти все… Эти все барахло…

Домой полковник возвращался за полночь.

— Как же ты можешь? — пыталась его стыдить жена.

Но он только сопел, молча, бочком протискиваясь в комнату, к своему сиротскому диванчику.

— Ты бы хоть сполоснулся, — просила жена. — Я чистое белье постелила.

— Незачем мне мыться. Я по лужам не валялся, — отвечал полковник, забираясь под одеяло.

— Ты же так сопьешься!

— Не сопьюсь. Я меру знаю. Жена выключала свет и уходила.

Полковник засыпал.

Слесарь тоже засыпал. Но не дома. Где придется. Домой его уже давно не пускали.

Гражданин без определенной профессиональной принадлежности не засыпал до утра следующего дня. Он промывал желудок двумя литрами кипяченой воды, мылся, брился, облачался в свежую рубаху и к семи ноль-ноль шел на рапорт к вышестоящему начальству. Гражданин неопределенной профессиональной принадлежности докладывал в устной и письменной форме, что находился в прямом контакте с объектом с 19.45 до О часов местного времени. Что в означенный промежуток времени объект в компании с ним и со слесарем-лекальщиком Слепневым С.И., прописанным по адресу… выпил две бутылки водки и три пива. Что во время разговора жаловался на непонимание и намекал на то, что работал в Комитете государственной безопасности.

Данную часть доклада вышестоящий начальник отчеркивал красным карандашом. То, что бывший работник Комитета намекал кому-то о своей принадлежности к данному ведомству, свидетельствовало о его серьезной деградации. Пенсионеры-комитетчики, пока они находились в здравом уме и твердой памяти, никогда, даже с близкими, не говорили о своей недавней службе. Потому что давали подписку о неразглашении. И еще потому, что лучше, чем кто-либо, знали, что у их недавнего начальства очень длинные руки. И сильная нелюбовь к болтунам.

Если полковник начал болтать что и где ни попадя, значит, он, кроме здравого смысла, утратил даже чувство элементарного самосохранения.