— Я вынужден извиниться, но у меня еще… — извинился директор школы.

— Не беспокойтесь, — впервые улыбнувшись, перебил его Конде. — Мы уже уходим. Остался только один, последний вопрос, ответить на который будет… сложно, как вы говорите. До вас доходили какие-нибудь разговоры относительно того, что кое-кто из учащихся вашей школы курит марихуану?

Улыбка директора, ожидавшего вопроса иной категории сложности, сменилась недоуменной гримасой. Он нахмурил брови. Но Конде в подтверждение своих слов кивнул: да-да, вы не ослышались, именно это я и спросил.

— Послушайте, какие у вас есть основания задавать мне подобный вопрос?

— Никаких, просто хочу знать, действительно ли эти ребята не такие, какими были мы.

Директор заговорил не сразу и, казалось, пребывал в растерянности, но Конде знал, что он лихорадочно подыскивает правильный ответ.

— Если по правде, то вряд ли кто-то из наших балуется марихуаной. Во всяком случае, я думаю, что вряд ли. То есть, конечно, все может быть — на вечеринке, во дворе, — может, фрики покуривают… Но я не думаю. Они, конечно, беспечные, легкомысленные, но не настолько испорченные, согласны?

— Согласен, — сказал Конде и протянул директору руку.

Полицейские зашагали к выходу, где кучка учащихся пыталась упросить цербера Хулиана выпустить их по той или иной неотложной надобности.

— Не надо рассказывать мне сказки, без письменного разрешения директора никто отсюда не выйдет, — непреклонно повторял тот дежурную фразу, которую использовал последние тридцать лет.

Не такие уж мы разные — все та же история, подумал Конде и, минуя привратника, отворившего для них с Маноло дверь, сказал, глядя ему в глаза:

— Хулиан, я тот самый Конде, что задами сбегал с уроков и отправлялся слушать очередной отрывок приключенческой радионовеллы про отважного Гуайтабо. — И, удовлетворенный встречей с прошлым, шагнул в настоящее, где порывы ветра обрывали с махагуа последние весенние цветы. Только сейчас ему бросилось в глаза, что срубили два ближайших к лестнице дерева, под которыми он в свое время закадрил пару девчонок. Ну до чего грустно!

— Простите, но я смогу только где-то около семи, — сказала она, и Конде подумал: все перед ним извиняются в последнее время, а этот женский голос звучит так же приятно и уверенно, как если бы убеждал телезрителей, что к лицу треугольной формы больше идет длинная стрижка — ниже уровня подбородка. — Я должна закончить статью, которую надо сдать завтра утром. Вам удобно в это время?

— Да-да, конечно. Годится. До свидания, — попрощался он, сверяясь с часами — еще не было и половины четвертого. Потом повесил трубку и двинулся к машине, когда Маноло уже запускал двигатель.

— Ну что? — поинтересовался сержант, высовывая голову в открытое окошко.

— В семь.

— Мать твою… — выругался тот и в сердцах стукнул по рулю обеими ладонями. Он уже сказал Конде, что вечером у него свидание с очередной подружкой, Адрианой, мулаткой с необыкновенно упругой попкой и парой буферов, которые, когда обнимаешь ее, упираются тебе в грудь, а красивая — слов нет. — Посмотри, до чего она меня довела, — добавил Маноло, разводя руками, чтобы Конде мог лучше рассмотреть его тело, истощенное в результате сексуальных перегрузок с новой партнершей.

— Так, поехали, подбросишь меня до дома, а потом заберешь в половине седьмого, — предложил лейтенант Марио Конде, решив про себя, что не собирается тащиться в автобусе до Казино-Депортиво только из-за того, что Маноло приспичило проверить на упругость задницу Адрианы.