– Ты не похож на орка.

– И не похож на эльфа. На человека уж тем более не похож. Я – Йорик Хасг. В документах, которые я купил, когда малость освоился на Материке, стояло это имя, а от своего я уже отказался, так что согласен был на любое. Но в одиннадцать лет я все еще называл себя Тэнлие Нур, и в сочетании с моей рожей, эльфийское имя выглядело настолько фальшиво, что кривило всех. В конце концов, кривить начало и меня.

– Какая разница, на кого ты похож? – не выдержал Эльрик. – Ты красивый, разве этого недостаточно?

Еще пару недель назад Йорик растерялся бы от такого заявления. Как много может измениться за столь малый срок. Сейчас он усмехнулся:

– Спасибо. Но позволь напомнить тебе, что в зароллаше «красивое», «естественное», «живое» – это одно и то же слово. Вы, ребята, считаете красивым все, что дышит, и еще не сгнило. Так что, прости, твое мнение в этом вопросе не учитывается. К тому же, ты предвзят… дэира.

– Я объективен, – буркнул Эльрик. – Ты больше не видел никого из своей семьи? Даже Элекео?

– Даже его. Он пытался настоять на том, чтобы спросить мнение самого Каири Нура. Мол, тот ведь ничем не дал понять, что недоволен попытками дозваться до Урани. Такие настроения были слишком близки к ереси, и дед запретил Элекео видеться с Тэнлие. Ну, а остальные и сами не рвались.

– А ты ведь по‑прежнему священник, да? Этого‑то у тебя никто отнять не может. И ты по‑прежнему можешь дозваться до… Каири Нура?

– Я по‑прежнему могу молиться Каири Нуру, и он услышит мои молитвы. А ты, кстати, можешь называть его Флайфетом, он не обидится… подожди‑ка, – Йорик внимательно взглянул в непроницаемые глаза шефанго, – тебя ведь не Флайфет интересует? Ты хочешь знать, могу ли я говорить с Тарсе, верно?

– А ты можешь?

– Я по‑прежнему священник, – повторил Йорик слова де Фокса. – Да, я могу говорить с Тарсе. И, да, он слышит меня. Но он не может ответить, и не сможет, пока я вновь не окажусь у Источника в Звездном Замке.

– Ты так и не знаешь, из‑за чего они начали воевать?

– Только то, во что верят эльфы, и то, во что верят шефанго.

– И то, во что верят орки?

– Да… – Йорик подумал и кивнул, – да, пожалуй.

– Но мы все верим в разное! – Эльрик подался вперед, – кто из нас прав? Ты знаешь это? Хоть кто‑нибудь знает?

– Я знаю, – ответил Йорик медленно, задумчиво, сомневаясь в каждом слове, поскольку не понимал, откуда они вообще взялись, такие слова, – я знаю, Эльрик. Мы все ошибаемся.

– Мит перз, – глухо рыкнул де Фокс.

И сгустившаяся, темная напряженность развеялась. Легче стало дышать, а слова вновь наполнились смыслом. Тем смыслом, который в них вкладывали, а не тем, незваным, что пришел из заснеженной тьмы и растаял во тьме.

– Дальше, – напомнил Эльрик. – Что было потом?

Потом было плохо. Полтора года было просто плохо, интенсивность чувств колебалась, но грань, отделяющую «плохо» от «все равно» Тэнлие не перешагнул ни разу.

Его поселили в усадьбе, вдали от городов и телепортационных узлов. Вдали от эльфов. Для связи с внешним миром – только информационная сеть. Ему нельзя было больше ходить в школу: то ли возраст подошел, то ли сказались переживания, но изменения в его внешности стали проявляться все сильнее и отчетливее. Ради его же блага, Тэнлие запретили учиться вместе с другими детьми. Запретили видеться с друзьями. И живьем он видел теперь лишь своих школьных учителей. Те приходили каждый день, поскольку, что бы ни случилось, а учиться‑то надо.