Восторг директрисы казался Галке каким-то неискренним, наигранным, а царящая в доме тишина была странной. Двенадцать детей – и такая подозрительная тишина.

– Что-то тихо у вас тут. – Демьян Петрович словно прочел Галкины мысли.

– Это потому, что у нас режим. – Директриса кокетливым жестом поправила безупречную прическу. – Воспитанники спят. Поэтому, вы уж простите, на экскурсию не приглашаю. Чтобы не тревожить.

– Конечно-конечно! – Демьян Петрович понимающе закивал, а Галке вдруг показалось, что ему и самому не очень хочется на экскурсию по этому мрачному и тихому дому. – Ну так вот, оставляю на ваше попечение Галину. Надеюсь, вы с ней сработаетесь. Девочка тоже сирота, – добавил он зачем-то.

– Сирота? – Что-то такое мелькнуло во взгляде Аделаиды Вольфовны, что-то хищное и жадное, заставившее Галку невольно поежиться. Жест этот не остался незамеченным. – Замерзла, детка? Признаться, холод – это одна из наших насущных проблем. Дом слишком большой, отопить его целиком не представляется возможности. Спасаемся, как умеем.

Как конкретно в замке спасаются от холода, уточнять она не стала, а Галка не спросила. Сама скоро все узнает.

– С дровами мы вам поможем, – пообещал Демьян Петрович. – Вы напишите заявку. Лучше сразу на имя директора чугунолитейного завода. – Он посмотрел на Галку, вздохнул, а потом добавил: – Ну, Галина, вверяю тебя в заботливые руки Аделаиды…

– …Вольфовны, – заполнила возникшую неловкую паузу директриса. – Не беспокойтесь, товарищ милиционер, под моим крылом с Галиной все будет хорошо. Правда, детка? – И снова во взгляде ее промелькнуло что-то темное, словно тень от воронова крыла.

Галка молча кивнула. А Демьян Петрович уже прощался и пятился к двери, на Галку он снова старался не смотреть, словно даже такая малость была ему в тягость. Да и сам Чернокаменск, насколько она успела заметить, производил тягостное впечатление. Не дышалось в нем полной грудью, не хотелось жить. Или это оттого, что Галка враз осталась совсем одна, в окружении чужих людей?

Хлопнула входная дверь, словно отсекая путь к отступлению. Как дверца в мышеловке… И в эту же самую минуту лицо директрисы изменилось: исчезла улыбка и милые ямочки, взгляд сделался колючим, испытывающим.

– Ну что же, – сказала она вкрадчиво, – если будешь вести себя правильно, мы с тобой сработаемся. Уяснила?

Галка снова кивнула.

– А ты не слишком-то разговорчива. Это хорошо. Болтливых я не люблю. – Директриса развернулась на каблуках, не сказала, а приказала: – Иди за мной, покажу твою комнату. Мефодий, а ты дверь на засов запри!

Она направилась вверх по лестнице, шла быстрым и решительным шагом. От перестука ее каблуков под сводами дома просыпалось гулкое эхо.

– На первом этаже у нас общие помещения, кухня, столовая, классы, комната Мефодия и мой кабинет, – говорила она на ходу. – На втором – спальни. Твоя и воспитанников. Да, – она обернулась, посмотрела на Галку сверху вниз, – сразу хочу предупредить, у нас тут железная дисциплина. Воспитанники особые, почти все сложные, рука им требуется жесткая. Понимаешь?

Галка не понимала. Зачем детям, несчастным, оставшимся без родителей сиротам, нужна жесткая рука? Рука им нужна ласковая.

– Понимаешь? – переспросила Аделаида Вольфовна, на сей раз громче.

– Понимаю, – отозвалась Галка.

По коридорам второго этажа гуляли сквозняки.