Духанщик Абулетес, равно как и иные содержатели питейных заведений могли быть довольны: монеты старого скряги с Алмазной улицы вскоре перекочевали в их крепкие сундуки. Впрочем, довольны были и собутыльники, и игроки в кости, и даже жрецы храма Митры, которым варвар пожертвовал с похмелья увесистый мешочек, чем сейчас весьма сожалел.
– Один жрец стал увещевать меня заходить почаще, – рассказывал Конан, прихлебывая пальмовый настой, – я же всегда считал, что Митре золото вообще ни к чему. Так ему и сказал. Он стал гундосить что-то о благочестии и осторожности, о будущем… Блажен, говорит, тот, кто преумножает богатства на благо себе и богам. Насчет приумножения я согласился и стал думать, как бы распорядиться остатком денег. Тут и послал ко мне Нергал Кривого Ахбара. Вы знаете Кривого Ахбара?
– Никогда о нем не слышал, – сказал Чилли.
– А я слышал, но знать его не хочу, – сказал Ши Шелам.
– Правильно, – согласился киммериец, – ублюдок этот Ахбар. Нергал по нем плачет. Пили мы с ним у Абулетеса, Кривой мне и расскажи, что появился в Эр-Шуххре некий продавец боевых собак. Собаки эти носят утыканную шипами броню, как немедийские рыцари, и обучены разным штукам. Хозяина в бою защищают или с другими такими же на майдане дерутся. В Туране такие бои почаще петушиных устраивают. Победитель хорошие деньги получает.
– А сам Ахбар откуда прознал о тех животных? – спросил Чилли.
– Говорил так, словно своими глазами видел, – хмыкнул Конан. – Стало мне интересно, я и отправился в Эр-Шуххру, чтоб ей пусто было. Людей поспрашивал. Отвели меня к продавцу. Жил он в гостинице, приезжий. Вхожу в комнату, гляжу – сидит этакое чудо, персик кушает. Щеки румяные, ресница длинные, как у девицы, тюрбан на голове с перышком и зеленым камнем. На пальцах перстни. Пальцами усы поглаживает. Потолковали. Отец, говорит, помер и собак этих ему оставил, а он и знать не знает, что с ними делать, отому продает.
– Не иначе мор на отцов пошел… – пробормотал Чилли себе под нос. Варвар пропустил его слова мимо ушей и продолжал:
– Повел меня собак глядеть, они в загоне при гостинице были. Здоровые псы, клыки желтые, на мордах железные маски, а в глазах смерть таится. Свистнул юнец, они лапами землю порыли и ну друг на друга кидаться, только броня зазвенела. Свистнул другим манером – построились в ряд и стали на загородку прыгать. Слуги, что с нами были, в штаны наделали и прочь из сарая. И то сказать, немало я зверья всякого повидал, но таких злобных тварей впервые встретил. Как же, продавца спрашиваю, с ними справляться? А это, говорит, проще простого: они к коню приучены, и тот кто в седле – для них хозяин, они за него кого хочешь в клочья разорвут. Пальцами щелкнул, курлыкнул как-то по особенному, и является тут конь…
– Откуда? – испуганно прошептал Ловкач, завороженный рассказом приятеля.
– Из тьмы кромешной! – Конан страшно пошевелил растопыренными пальцами. – Ладно, не дрожи, крысеныш, лошадка вышла из соседней загородки. Умный зверь: пока хозяин не кликнул, стоял тихо, таился, как не видел, что псы выделывают. Приучен, стало быть. Мне коняга сразу глянулась: в холке локтей шесть будет, грудь широкая, шея крутая, голова маленькая, ноги сухие, левой задней? Белая отметина, а на огромных копытах когти…
– Что-что? – изумился Шейх Чилли. – Когти? У лошади?!
– Железные когти, – кивнул Конан, довольный тем, что смог удивить своего знакомцаграмотея. – Никогда о таких не слышал? Я тоже не знал, пока сам не увидел. На бабках железные браслеты надеты, а от них вниз и немного вперед – словно птичьи лапы… Скакать не мешают, а если конь на дыбы встанет, да ударит ногой – кольчугу запросто разорвет, и броня рыцарская, пожалуй, не устоит. |