– Что? Что значит “не человек”?

– Это уж тебе виднее, что значит. Кто ты? Расскажи мне. Мне надо знать, раз уж ты осталась жить.

– Ты сумасшедшая! – Легенда помотала головой, пытаясь прогнать дурноту. – Ты... Ты просто сумасшедшая!

– Да ну? – Эфа глянула на небо. – А если и так? Это что‑то меняет? Ты расскажешь мне наконец, кто ты такая?

Недоумение наконец‑то начало уступать место пониманию. Это не сон. И не бред. Это все на самом деле. На самом деле лежат вокруг мертвые люди. На самом деле происходит нереальный этот разговор с тощей длинной девчонкой, упрямо и спокойно ожидающей ответа на свой вопрос.

И ярость колыхнулась, разлилась, потопив разум, превращая недоумение в истерику.

Сабля удобно и привычно повернулась, со свистом рассекая воздух. Миг – и брызнет кровь, заливая траву. И Легенда останется одна. И...

Эфы уже не было впереди. Зато сзади навалилось. Скрутило. Сила, какой не заподозришь в жилистой соплячке, на мгновение приподняла Легенду в воздух, а после швырнула на землю. Больно. Грубо. Руки от запястий до локтей стянуло, заболели плечи, выгнулась спина.

– Так‑то лучше, – спокойно констатировали сверху.

Легенда увидела у самого лица ноги, обутые в высокие, расшитые сапожки. Выругалась.

– А я тебя, между прочим, своим любимым юкколем связала, – равнодушно произнесла Эфа, усаживаясь рядом. – Ну так что, будем разговаривать?

– Ты... – Легенда не находила слов. – Ты...

– Тварь. Чудовище. Убийца. Да? Кто там еще? А, еще эта... сумасшедшая. Знаю, ты уже говорила.

Легенда молчала. Лежала ничком на жесткой траве. Слушала, как кричит где‑то далеко птица. Что‑то должно было случиться. Плохое ли, хорошее – не ясно. Но должно. И лучше встретить эту неизвестность с развязанными руками.

Эфа достала трубкук Долго чиркала огнивом. Потом закурила.

– Почему ты не хочешь рассказать о себе? – спросила она то ли с издевкой, то ли с искренним недоумением. – Я ведь не убила тебя, а могла бы. И не собираюсь убивать, хоть и хочу.

Легенда медленно пыталась ослабить мягкие путы. Связана она была на совесть. Без всякой жалости. Мужчина, может, и не стал бы скручивать так женщину. Тем более красивую женщину. Но Эфа‑то не была мужчиной.

Остроносый сапожок ударил в бок.

– Не дергайся!

Поток ругательств на румийском девчонка выслушала, кажется, даже с удовольствием. А когда Легенда выдохлась и умолкла, Эфа мурлыкнула вполне дружелюбно:

– Давая волю ярости, ты ущемляешь разум. И теряешь силу, которая может понадобиться потом. И все‑таки кто ты? У меня есть много способов узнать правду, но я не буду прибегать к ним.

– Почему же это? – неожиданно для себя спросила Легенда. Спросила язвительно и зло, но все же это был вопрос. Начало беседы.

– Ты красивая. – Эфа выбила трубку. – Я люблю все красивое. У тебя глаза, как солнце. Как прозрачная вода. Как трава весной.

Это мог бы говорить мужчина... Хотя никогда еще мужчины не разговаривали с Легендой в таком равнодушно‑констатирующем тоне. И все же слышать о своей красоте от девчонки‑убийцы было дико.

– Зато ты уродлива! – бросила Легенда, пытаясь вернуть себя в состояние нерассуждающей злобы.

– Птица думает, что уродлива змея. Змея считает, что уродлива рыба. Рыбе отвратительна медуза. И только лишь человек умеет видеть красоту и в птице, и в змее, и в рыбе, и в медузе... Только не в пауках! – Эфа вскочила на ноги, подхватила камушек с земли и бросила им в кого‑то.