Яростно‑хриплые и одновременно пронзительные звуки харренских длинных труб подняли пехоту в полный рост. Оторвались от земли «башни». Юркие даллаги в первый раз разрядили пращи и поспешили вперед – озорничать и кривляться перед герверитским строем.

Единым слитным движением опустились копья первых шести шеренг. В каждой сотне тяжелых пехотинцев был свой барабан, способный вместить четыре ведра браги и оттого называвшийся «большим бражником». Сто двадцать «бражников» начали отбивать ритм мерных шагов.

Страшный гул харренских барабанов сам по себе уже мог заставить разбежаться любую толпу дикарей. Элиен вознес хвалу Гаиллирису, что рожден северянином, а не герверитом, ибо лесным варварам сейчас суждено получить жестокий урок от весьма просвещенных учителей.

«Бражники» участили бой. Пехота ускоряла шаги, почти уже срываясь на бег. Элиен в сопровождении грютов и таркитов последовал за ними, вверяя свой рассудок пьянящему предвкушению сечи.

Даллаги в последний раз осыпали герверитов камнями и разбежались на фланги.

«Бражники» перешли на частую трескучую дробь. На расстоянии в полсотни шагов пехота взревела «Энно!» и бросилась на герверитов бегом, сохраняя образцовую нерушимость строя.

Нет ничего неизменного. Вино уходит в уксус, лед – в воду, человек – в землю.

Первые ряды герверитов, не смущаясь, показали харренской пехоте спину и стремительно отступили, обнажив невиданное зрелище: стену из цельножелезных поясных щитов. Из‑за этой стены практически в упор по тяжеловооруженным ударили подозрительно короткие луки, толком разглядеть которые было непросто.

Короткие массивные стрелы скрывали в себе, похоже, страшную пробивную силу, потому что первая шеренга харренской пехоты рухнула как подкошенная. Рухнула почти в полном составе; строй мгновенно сломался.

Элиену некогда было раздумывать над устройством нового оружия герверитов. Некогда было строить догадки, откуда оно взялось и какие бедствия сулит в будущем. Было совершенно ясно одно: стоит промедлить под обстрелом – и после двадцатого залпа от его армии останется менее, чем ничто.

Отступать значило погубить армию. Стоять на месте значило погубить армию. Оставалось как можно быстрее добраться до совсем близких врагов и забить им в глотки их поганые луки‑коротышки.

– Повторить пехоте приказ «наступление бегом», да погромче! Подать сигнал коннице и гвардии! То же самое, «наступление бегом»! Фарамма! – это уже к грюту, который озабоченно следил за передним краем. – Направляйтесь со своими к Кавессару и помогите ему. Цельте только в стрелков. Пехоту растопчем сами. А ты, – бросил Элиен Сфорку, начальнику над вспомогательной пехотой, таркитами и даллагами, – веди своих к гвардии, займи ее место и наблюдай за лесом.

Пехота все‑таки добежала до герверитских стрелков, добежала по трупам своих и, озверевшая, мгновенно взломала железную стену невиданных щитов.

В то же время на фланги герверитов обрушилась кавалерия Кавессара, грютские стрелы и гвардия.

Элиен не был трусом. Более всего ему сейчас хотелось крушить налево и направо уродливые герверитские шлемы. Но, как учил Эллат, «хорошо, если военачальник зарубит несколько неприятелей в пример своему воинству; но плохо, очень плохо, если несколько неприятелей зарубят его – тогда гибель многих из‑за смерти одного неизбежна».

Элиен, оставшийся позади своих рядов, с наслаждением наблюдал, как гервериты уступают натиску вышколенной харренской армии. Как один за другим падают шесты с полотняными листьями вяза – герверитские знамена. И только Октанга Урайна Элиен не мог высмотреть нигде.

Где прячется и что себе думает этот выскочка? Где, в конце концов, его доморощенная военная хитрость? Какие‑нибудь облепленные смолой и соломой горящие свиньи, что бегут с визгом из того паршивого леска, или пятьсот колдунов‑недоучек, переодетых Воинством Хуммера? Чего еще ждет этот ублюдок?

Когда казалось, что гервериты уже полностью сломлены и вот‑вот ударятся в повальное бегство, любопытство Элиена было удовлетворено.