Она немного изменила нашу позу, чтобы та соответствовала полароидному снимку, который ей протянула ассистентка. Потом спросила, сколько времени я могу сдерживаться. Я ответил, что не засекал.

— Я помогу тебе.

Я впервые взглянул на нее. То есть посмотрел по-настоящему, не на какую-нибудь часть ее тела, не на грудь с темными сосками, длинные ноги или бритый лобок. Заглянул ей в глаза. Увидел решимость, затаенную ярость, доброту, лучики смеха в уголках глаз. Горькие складочки у рта выдавали опытность. Она уже многое пережила, многое повидала, многое поняла. Она казалась человеком без возраста, а между тем была еще совсем девчонкой.

— Тишина! — закричала ассистентка.

— Мотор! — скомандовал режиссер.

— Съемка, — ответил чей-то голос.

— Хлопушка!

— Двадцать четвертый эпизод, дубль два.

— Начали!

Я так и замер на месте. Она вопила, билась, извивалась, разошлась вконец, будто мы трахались уже минут двадцать. Я пытался предугадать развитие событий и при этом совсем забыл, что мы снимали продолжение эпизода и ее в предыдущей сцене уже как следует разогрели. От этих ее толчков и кружений все мои попытки сохранить хладнокровие сразу пошли прахом.

— Оттрахай меня, как шлюху, давай, сильней! Еще сильней! Не обязательно так дрыгаться, — процедила она сквозь зубы, — хлопай меня по ляжкам, когда я сжимаю их, так эффектнее. Теперь твой текст.

Пока оператор приближался к нам, я прошептал ей в волосы:

— Забыл…

— Делай как я… Стони.

Она выдала целую серию «ахов» и «охов», и я как мог ей подыгрывал, пытаясь стонать то громче, то тише. Возбудился еще сильнее, с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться, к тому же спину нестерпимо жгли осветительные приборы.

— Камера на задницу! — приказал режиссер.

Я непонимающе уставился на Талью. Она шепотом мне перевела:

— Я сверху. Смена ракурса: ты можешь попросить перерыв. Иначе он заставит нас снимать все единым планом, и тогда ты не выдержишь.

Я поблагодарил, но сказал, что все в порядке. «Хорошо», — ответила она. Мы перевернулись, глядя друг другу в глаза, чтобы получилось синхронно, не разъединиться и не задеть троицу по соседству. Сверху работала уже она, я собрался было воспользоваться передышкой, чтобы насладиться зрелищем, и зря. Она сразу это поняла и, не снижая темпа, расслабила мышцы. Закусив губы и стиснув зубы, я сосредоточился на желтых точках в ее глазах и дал по тормозам, а она ткнула пальцем мне под ребро. Как только я справился с собой, она снова сжала бедра, и понеслось.

— Раздвинь ей ягодицы, чтобы дырка была видна, — приказал режиссер, наблюдавший за картинкой по монитору.

Я подчинился, бросив взгляд в сторону оператора, присевшего на корточки у ножки кровати.

— Талья, ты поворачиваешь голову к камере и заводишь зрителей, типа: давай, трахни меня в задницу, не стесняйся, давай. Да, вот так, супер… Да что же он творит, он новости пришел послушать что ли? Убери башку из кадра, осел! Нам нужен только твой член, остальное оставь при себе!

Я положил голову на подушку, скорее смутившись, чем обидевшись на его замечание.

— А вообще у тебя здорово получается, суперкласс! — смягчился режиссер. — Можно подумать, ты только этим всю жизнь и занимался. Теперь давай, лижи ей сиськи. Люка, ты проходишь снизу, захватываешь язык и соски, но задницы из кадра не теряй, замечательно! Теперь давайте панораму, сделаем проход, чтобы зацепить Мелоди на четвереньках на заднем плане, гениально, держи член бодрей, пока снова не попадешь в кадр, как там его?

— Руа, — ответила Талья, ее рот не был занят.