Не гнушался и торговлей живым товаром, поставлял красоток для богатых вельмож. Это позволило завязать связи с аристократами и добиться определенного положения и доверия среди именитых любителей клубнички. Но и сам оказался на этот счет малый не промах. Это и подвело его. Не поделив с самим крымским ханом какую-то красотку (история получила нежелательную огласку), Боскамп был вынужден оставить службу при прусском дворе.
Вскоре он оказался в Варшаве, где его таланты пришлись по нраву молодому королю Станиславу Августу. Ему поручили заниматься перепиской с Оттоманской Портой, а затем сопровождать польское посольство в Стамбул. Здесь, используя свои старые связи, он содействовал тому, чтобы склонить Порту согласиться на присутствие в Стамбуле постоянной польской дипломатической миссии.
С этого момента Боскамп стал делать стремительную карьеру. Он был возведен в шляхетское, то есть дворянское, достоинство (и это при том, что являлся иностранцем по происхождению), получил звание камергера, орден Св. Станислава и шляхетскую привилегию — добавление к фамилии «Лясопольский». Теперь его полное имя звучало так: Кароль Боскамп-Лясопольский.
Все эти монаршие милости были, однако, лишь задатком за выполнение новых ответственных поручений. Одно из них — отправиться со специальной миссией в Стамбул и по личному поручению короля провести секретные переговоры об установлении более тесных отношений между Речью Посполитой и Оттоманской Портой.
В феврале 1777 года Боскамп прибыл в Стамбул и поселился в Пери, предместье, где и разыгрывались события той майской ночи, о которых говорилось выше.
Как и обещал Карло, на следующий день в дом польской миссии доставили юную красавицу.
Перед послом стояла стройная, на вид лет шестнадцати, девушка. Большие черные глаза были скромно опущены долу. Мать представила ее как Дуду — так, мол, называют ее домашние, хотя при крещении нарекли Софией. Если господин пожелает взять ее под свое покровительство, она будет ему верна и послушна. Правда, добавила мать, ее надо многому научить, она и понятия не имеет о том, чего мужчина может от нее потребовать.
Как вспоминал позже Боскамп, мамаша, расписывая достоинства и прелести Дуду, ее невинность, хотела таким образом обеспечить дочери будущее. Несколько месяцев покровительства богатого человека, особенно чужестранца, подарки, небольшой капитал при расставании позволят дочери открыть лавочку или кафе — таков был предел мечтаний матери.
В этом не было ничего зазорного. Именно таким способом устраивали свою жизнь многие жительницы Стамбула, в будущем даже выходили замуж за какого-нибудь ремесленника, торговца или судовладельца.
«Господин, — с пафосом продолжала мать, — отдаю под твою опеку это еще невинное дитя. Твоя религия, честность и благородство подскажут тебе, как поступить с ней и, смею добавить, с ее матерью, которую преследует судьба. Оставляю ее в твое распоряжение…»
Боскамп глядел на прекрасно развитую и физически зрелую девушку и не верил заверениям о ее невинности, однако решил принять их за чистую монету.
Между тем мать предложила привести назавтра Дуду, подготовив ее к роли наложницы. А пока сегодня вечером готова сама пожаловать к нему с одной из своих родственниц: «И ты можешь провести ночь с той из нас, которая придется тебе больше по вкусу». Даже Боскампа, по его словам, хорошо знакомого с обычаями Востока и отлично знавшего все, что касается торговли телом, удивила и несколько покоробила такая циничность.
Вечером, когда пришли обе женщины, посол выбрал более молодую, хотя мать выглядела привлекательней: мать, а потом дочь — это, писал он, «показалось мне слишком развратным».
Два дня спустя София в сопровождении матери вновь перешагнула порог польской миссии. Она и не подозревала, что совершает переход из одного мира в другой, тот, в котором ей суждено было провести всю оставшуюся жизнь. |