Неплохо бы вам проникнуться соответствующим духом...
Вовлек я их всех в беседу. Толкуем обо всем. Вот так бы, наверное, и доехали до Кельтебедена, в разговорах о жизни. Но стоп. Взревел мотор, заскользили задние колеса. Ковус выскакивает из кабины, кричит:
— Слезай, братва. Давай сюда шалманы... По самые дифера увязли.
Сбрасываем бревна, спрыгиваем сами. Шофер выходит из кабины, неторопливо достает пачку «Беломора», закуривает.
— Это самое что ни есть сучье место, — говорит он, прикуривая и окутываясь дымом. — Еще не один шофер не проехал здесь без шалманов.
Закуривают и другие. Я вылез на гребень бархана, осмотрелся вокруг. С вершины этого неподвижного песчаного бугра, поросшего дикими травами и выжженными до серости знойным солнцем, видна местность километров на двадцать. Кругом одни барханы. В низинах между ними саксауловые заросли. Впрочем, я каждую ветку в пустыне называю саксаулом. А на самом деле тут множество всяческой жилистой растительности: кандым, джузгун, тамариск или гребенчук. Серые костлявые сучья, закрученные в толстенные жгуты. Вот извивается по стволу, чуть ниже того места, где я стою, толстая оловянно-серая змея. Я поднял ветку и бросил в нее. Змея, видимо, это эфа, тотчас бросилась вниз и вскоре исчезла. На другом склоне появилась целая семейка оранжевых тушканчиков. Встали на задние лайки, смотрят — что там произошло?! Потешные зверьки! Я продолжаю рассматривать пустыню и вдруг замечаю сразу несколько вытянутых шей неизвестных животных. Они в нескольких километрах, в низине: совершенно неподвижные, словно замерли и поджидают нас.
— Ковус! — зову я. — А это что за существа? Иди-ка посмотри.
— Варанов что ли увидал? — спрашивает он, поднимаясь на бархан.
— Где вараны? — оживляется Земной.
И вот уже все стоят около меня, а я показываю рукой туда, где торчат гигантские шеи.
— А-а, — смеется, увидев их, Ковус. — Да это же Калижнюковские доходяги! Электрические экскаваторы!
— А почему доходяги?
— Ай, все их так зовут. Привез их дядя Семен с собой из России. Хотел пустыню электричеством взять. Ну, поставили их на эти пикеты. На каждом четыре человека, чтобы работали машины бесперебойно. Энергопоезд в Захмет пригнали. Кабель протянули. Дали ток. Несколько дней поработали на жаре и все вышли из строя. Моторы не выдержали. Люди сразу манатки в зубы и разбежались, кто куда. Надо было ремонтировать технику, но некому. Никто не хочет на окладе сидеть. У нас же сдельная оплата. Пока песок на отвал выкидываешь — живешь припеваючи, а остановился на ремонт — живи на окладе. Ну, что... Машинисты разбежались, остались экскаваторы без хозяев. Тут и навалились на них. Растащили по деталям.
— Кто растащил?
— Да наши ребята. Запчастей же почти нет. Дефицит. И не только кельтебеденцы. Вот эта дорога, по которой едем, она же через все центральные Каракумы тянется. По ней многие ездят. Кому не лень останавливаются возле «электричек». Словом, раскулачили все одиннадцать машин.
— И ничего теперь нельзя сделать?
— Теоретически можно. Их можно переоборудовать на дизельную тягу. Поставить моторы и все остзльчге
Но практически это невозможно. Никто не соглашается сидеть на окладе... Три-четыре месяца, как минимум, придется быть на ремонте.
— А прибавить ремонтникам зарплату нельзя?
— Бесполезно, товарищ Природин. Знаешь, сколько экскаваторщики зарабатывают в месяц, когда машина на ходу? До тринадцати тысяч. Это высшая, рекордная... Есть у нас один такой, тринадцать вышибает. Л в среднем: шесть-семь тысяч. Тоже немало, правда?
— Баснословные заработки, — удивляюсь я и спрашиваю: — А оклад какой на ремонте?
— Чуть больше тысячи... Вот поэтому никого не заставишь. |