Нил Стивенсон. Зодиак
Посвящается Эйлин
Вниз по реке, на берегах реки «Чарльз» ‑ Вот где мой дом. Здесь я живу, в землях бродяг, влюбленных, воров. Грязные воды, вас я люблю. О Бостон, ты мой дом.
«Инмейтс»
1
Роскоммон приехал и перепахал наш огород через час после рассвета – приблизительно в то время, когда я обычно встаю, а он отключается на обочине какой‑нибудь бесплатной трассы. У нас с домовладельцем договор: он берет с меня и моих соседей мизерную (по меркам Бостона, вообще никакую) квартплату, а мы взамен позволяем ему вволю грабить нашу экосистему. Год за годом он уничтожает мой огород. Еще, бывает, без предупреждения насылает на дом рабочих, сносит среди ночи стены, отключает воду, пока мы моемся, напускает в подвале невесть какой вони, срубает на дрова клены и вязы и переклеивает обои у нас в комнатах. А после утверждает, что собирается показать наше пристанище новым жильцам, поэтому нам лучше прибраться. Пронто. В то утро я проснулся под треск, с которым взрывались под колесами его микроавтобуса маленькие, еще зеленые тыковки. Потом, судя по звуку, он сорвал нашу бадминтонную сетку. После его отъезда я встал и вышел купить «Глоуб». Бейсболист Уэйд Боггс только что вывихнул колено, а в Саути на юге Бостона горит отработанное масло с какими‑то ПХБ. Полихлорбифенилами то есть. Когда я вернулся, на плите тлел бекон, наполняя дом полицикличными ароматическими веществами – рискну сказать, это мои любимые канцерогены. У плиты стоял Бартоломью. Пустым взором человека, проснувшегося не по своей воле, он вперился в клип какой‑то хеви‑метал‑группы по телику, а рукой зажимал край надутого мусорного мешка, занимавшего полкухни. Ну вот, опять мой сосед пользовался закисью азота возле открытого огня – неудивительно, что у него нет бровей. Когда я вошел, он гостеприимно поднял мешок повыше. Обычно я азотом до завтрака не балуюсь, но Барту ни в чем не могу отказать, поэтому взял мешок и изо всех сил вдохнул. Во рту у меня стало сладко, и пять секунд спустя в мозгу взорвался фейерверк в пол‑оргазма. На экране рокеры с пуделиными головами привязывали смазливую девчонку к дээспэшной плите, украшенной пентаграммой. Где‑то вдалеке голос Бартоломью произнес: – «Пойзен Бойзен», старик. Круть. Поносить общество было еще рановато. Я цапнул пульт от телевизора. – «Студжес» с Игги Попом пока нет, – предупредил Барт. – Я проверял. Но я уже переключился на «Дип Чэннел», где пара жующих табак стариканов плавали по нетоксичной речке в каком‑то южном штате, показывая, как оживлять коматозную рыбу. Из той части дома, где жили женщины и ванные были чистыми, появилась Тесс. Мрачно прищурившись на безрадостное утро, она хмуро глянула на наш шкворчащий животный жир и кубический ярд азота и порылась в холодильнике в поисках домашнего йогурта. – Вы, ребята, со своей дряни когда‑нибудь слезете? – Ты про мясо или про веселящий газ? – А что из них токсичнее? – Принцип Сэнгеймона, – возвестил я. – Чем проще молекула, тем лучше наркотик. А значит, самый лучший наркотик – кислород. Всего два атома. За ним следом – закись азота: всего три. Дальше этанол – девять. Ну а потом уже хрень с уймой атомов. – И что? – Атомы – как люди. Если соберутся кучей, никогда не знаешь, что выкинут. Насколько я слышал, Тесс, ты направо‑налево называешь меня «Гранола Джеймс Бонд». Тесс только пожала плечами. – Кто тебе рассказал? – Стоит придумать хорошую фразу, ее сразу подхватят. – Я думала, тебе понравится. – Даже тупица вроде меня способен уловить сарказм. |
