Так продолжалось целую вечность. «Си‑би‑эс ньюс» придется вырезать часть отснятого. Зрители сидели и смотрели, как я бесконечно тянул за дурацкую веревку. Тянул и тянул. Си‑би‑эс смотрела, снайперы и охранники смотрели, команда Гэллахера смотрела, Бун вроде как смотрел немигающими глазами. Никто не говорил ни слова.

Наконец в руках у меня оказался огроменный огон, петля на конце кевларового троса толщиной в мою руку. Конец каната. Та самая петля, которую полагается набросить на кнехт. Матросы называют ее «коренным концом». Я накинул ее на кнехт, пополз к самому носу, подтянулся, чтобы встать на колени, и поднял два больших пальца.

Тут взорвалась боевая мина, взметнув такой фонтан воды и создав такую ударную волну, что едва не сбила вертолет. Довольно скоро корабль начал крениться – или это я кренился? Я поднял голову, собираясь помахать на прощание снайперам, но водонапорной башни уже не было на месте. Надо мной проплывал мост через Эверетт. Празднуя мою победу, бомжи подняли за мое здоровье молочные коктейли из «Макдоналдса». Братья по оружию.

37

Джо Гэллахер отбуксировал нас вниз по реке прямо в расходящийся волнами восход журналистского хаоса. Собрались все, кто мог. Таня успела на борт первой. Забравшись на крышу капитанского мостика, они с Бартом подняли «Токсичный Черный Роджер». Таня подходила для этого как нельзя лучше: она пострадала от бактерии, разбиралась в химии и была крайне зла. Немало проблем нам доставил путресцин, но те журналисты, кто умел зажимать нос, смогли спуститься в трюм «Искателя» и обнаружили невероятные вещи.

Все это было чудовищно нелегально, в суде наши улики не приняли бы – будь мы полицейскими. Но мы‑то ими не были. А если улики, пусть даже добытые в результате уголовно наказуемого деяния, представляет гражданское лицо, прокурор вправе их использовать.

Разумеется, даже при наличии юридически корректных улик корпорации в этой стране редко несут большой ущерб. Достаточно взглянуть на любого крупного подрядчика Пентагона или НАСА. Им даже убийство сойдет с рук.

А вот с СМИ совсем другая история. Триста лет назад в Массачусетсе преступников сажали в колодки посреди рыночной площади и подвергали осмеянию. Сегодня мы не в силах отправить корпоративных шишек в тюрьму, но можем пинками выгнать из цивилизованного общества, подвергнуть невыносимому эмоциональному давлению, а это не менее эффективно. Пока Плеши и Логлина пинками выгоняли из цивилизованного общества, нас с Буном на вертолете «скорой помощи» доставили в травматологический центр.

Я отделался несколькими поверхностными царапинами, о которых даже говорить не стоило. Эту разочаровывающую новость мне принес доктор Джи. У Буна было пробито легкое, чего я на корабле не заметил, во‑первых, потому что не слышал, а во‑вторых, потому что отвлекся на другое. Он сумел перекатиться на спину и рукой в резиновом костюме зажать рану, запечатав ее собственной кровью. Полностью рану это не закрыло, но из легкого уходил не весь воздух, поэтому он не потерял сознания. Ему удалят половину легкого и основательный кусок печени. Невелика потеря, печень отрастает, если только не заливать ее алкоголем до смерти.

Когда я очнулся, возле моей кровати сидела в больничном халате Дебби и держала меня за руку. Да, мы поговорили о вине. О вине и о счастье. Дела у нее шли неплохо. Органофосфаты в тканях не накапливаются. Если переживешь начальную дозу, они выводятся, а ты возвращаешься к нормальной жизни.

Взрыв отбросил тело Тома Экерса за узкоколейку, и его нашли лишь на следующий день. Полиция провела вскрытие, потому что слишком уж много было возможных причин смерти, и обнаружила, что у него был рак. Мы связались с его врачом в Сиэтле и выяснили, что он уже несколько месяцев знал про свою болезнь – думаю, достаточно долго, чтобы проникнуться острой ненавистью к Олвину Плеши.