Он пропустил девушку вперед, а сам задержался, чтобы ввинтить на место вынутые шурупы. Девушка прошла в большую прихожую, потом неспешно прогулялась по квартире — ещё совсем пустой и неосвоенной. Заглянула в комнаты, на кухню… Взялась за ручку ванной, когда её приятель тоже вошел в квартиру, захлопнув за собой дверь.

— Нравится? — спросил он.

— Хорошая квартира, — ответила девушка. — Еще такая чистенькая…

— Хочешь, у нас с тобой такая будет?

— У нас с тобой?.. — девушка отпустила ручку двери ванной и сделала шаг назад. — Стасик, ты о чем?

— Пошутил, — он выдавил из себя улыбку. — Или почти пошутил.

— Ты больше так не шути, — попросила она.

— Не буду, если ты не хочешь. А если я говорил не совсем в шутку?

— Послушай!.. — она оправилась от смятения, её щеки зарумянились гневом, она сделала шаг вперед. — Ты для чего меня сюда привел?

— Все, больше не буду! Пошли к окну.

— К которому?

— Вон в той комнате, — он отвернулся и подхватил свою сумку, подхватил поспешно и неловко, будто хотел отвлечь себя и не сказать лишнего. Если бы он оглянулся в этот момент, то заметил бы, что девушка смотрит на него с улыбкой, готовой погаснуть в тот момент, когда их глаза вновь встретятся.

Они прошли в комнату, из окна которой дымящая труба виднелась в полный рост. Труба эта была воткнута среди невысоких кирпичных построек и полей. Рядом с кирпичными постройками виднелись металлические сквозные ворота, автобусы на площадке перед воротами. А за воротами начиналось кладбище, сейчас запорошенное снегом, кресты и памятники смотрелись издали черточками и точками, вышитыми на белом, кое-где тронутом грязными разводами, полотне. Эти грязные разводы были заметней там, где тянулись основные аллеи и дорожки кладбища: снег успели примять ногами и колесами похоронных автобусов, несмотря на довольно раннее время — с зимнего рассвета прошло не больше часа.

— Не понимаю… — Вика вглядывалась в даль, сощурив глаза. — Не понимаю, почему нам было не устроиться где-нибудь поближе.

— Где? — спросил Стасик с той мальчишеской запальчивостью, которая бывает похожа на язвительность — оттого, что подросток слишком спешит доказать свою правоту. — На крыше крематория? За одной из оград? Чтобы нас заметили? Точней, не нас, а наши обледенелые трупы — по такой стуже мы бы точно дуба дали, пока дожидались!

— Теперь ты о трупах, — усмехнулась Вика.

— Извини, — буркнул Стасик. — Но, согласись, здесь лучше всего. И обзор вон какой, и сидим мы в тепле и сухе. А что далеко, так мы с тобой будем смотреть как из первых рядов…

Он присел на корточки и, порывшись в своей наплечной сумке, которую перед этим поставил на пол, вытащил из неё полевой бинокль. На мгновение, пока он ворошил в сумке, там мелькнула вороненая сталь, слишком похожая на пистолет. Девушка этого не заметила — она смотрела в окно.

— Мы, случаем, не опоздали? — обеспокоено осведомилась она.

— Что ты! — ответил Стасик. — У нас минимум час времени. Можем пока поглазеть на что-нибудь другое… — он подошел к окну. — Вон мощная процессия, ух ты! Эти, конечно, не в крематорий направляются, а в аккуратную могилку своего жмурика отгрузить… — и, поднеся бинокль к глазам, он начал его настраивать.