– Но вы же не социалист! – Хенни никогда не видела живого социалиста.

– У меня социалистические убеждения. Формально я не социалист. Меня не интересует политика. Скажи я это тем, кто собирается здесь и ведет бесконечные политические дискуссии, они были бы шокированы. Я не принадлежу ни к какой партии. Я лишь хочу не сидеть сложа руки, а делать то, что необходимо.

– Вы в самом деле похожи на дядю Дэвида.

– Ого, вот это комплимент! Я не нахожу слов, чтобы сказать, что я о нем думаю. Честный, простой, замечательный человек. Знаете, мне иногда кажется, что у него дар ясновидения, что он умеет читать чужие мысли. Ну, это я, конечно, не буквально говорю, но человек он необыкновенный, это надо признать. Необыкновенный.

– И мне так кажется. Знаете, в моей семье, – продолжала Хенни застенчиво, – его считают странным. Вы бы послушали, что говорят мои родные. Папа и муж сестры всегда голосуют за республиканцев. По их мнению, дядя Дэвид – радикал-экстремист, а я так не думаю.

– Но в таком случае ваши родные и вас считают странной и тоже радикалкой.

– Наверное. Они любят меня, но наверное именно так они обо мне и думают.

– Так вы, должно быть, чувствуете себя одинокой? Мне почему-то кажется, что это так.

– Да, немного.

Они посмотрели друг другу прямо в глаза, так внимательно, будто хотели заглянуть в душу. Прошло не больше минуты, но когда глаза смотрят в глаза, минута может показаться вечностью. Хенни с необыкновенной остротой и ясностью почувствовала, что ее ждет потрясающее открытие, что ей предстоит войти в новый ошеломляющий мир, по сравнению с которым все, что она знала прежде, окажется ничтожным и незначительным.

Дэн отодвинул стул.

– Уже поздно, пойдемте, мне не хочется, чтобы ваши родители рассердились на вас за позднее возвращение.

Был чудесный вечер, по бледному небу плыли фантастические темно-синие облака. В такой вечер хотелось бродить и бродить по улицам. На углах, там где свет из кондитерских падал на тротуар, стояли и курили группы молодых людей. На лестнице у молитвенного дома выступал какой-то оратор, собравший вокруг небольшую толпу.

– Проповедует христианство евреям, – заметил Дэн.

– Давайте послушаем, это должно быть интересно.

– Нет, – твердо возразил Дэн. Он вел Хенни, держа ее под локоть. – Страсти могут разгореться не на шутку и дело кончится потасовкой. Я не хочу, чтобы вы при этом присутствовали. Что до меня, то я никогда не мог понять взрывов чувств на религиозной почве. Глупость все это, вам не кажется?

– Нет. – Больше никаких «трюков», ничего кроме правды.

Он с любопытством спросил:

– Значит, вы верующая?

– Да… должно быть что-то, – она посмотрела вверх. Облака рассеялись, небо было усыпано миллионами звезд. – Все то, что находится там наверху и здесь внизу, возникло не случайно. Бетховен или изобретатель вроде вашего Эдисона тоже не случайно появились на свет.

Он смотрел на нее с нежным вниманием; этот взгляд, чудесный вечер, серьезная тема разговора – все это давало ей ощущение полноты жизни.

– Вы ходите в синагогу, Хенни?

– Да. Кстати, в этом вопросе мы с дядей Дэвидом расходимся. Он приверженец ортодоксального иудаизма, а я – нет.

– Я порвал со всем этим, но если бы я был верующим, я был бы ортодоксом.

Они подошли к дому Хенни. Подул ветер, зашелестел остатками листвы на деревьях. Дэн оглядел улицу.

– Я спрашиваю себя, – медленно проговорил он, – как можно верить в Бога.