– Вы во многом возводите на себя напраслину. Вы пытаетесь представить себя грубым, бездушным авантюристом, тогда как на самом деле вы добрый, мягкий и чуткий человек. Я не говорила об этом раньше, но я часто думала о том, как великодушно вы поступили, взяв с нами бедного Альберто, когда он был вне себя от страха. В сущности, вам он совсем не был нужен, однако вы приняли его к себе на службу.
Паолина испустила легкий вздох, похожий на всхлипывание, и затем продолжала чуть слышно:
– И вы были очень добры ко мне, когда я была утомлена и напугана. Я не забыла об этом, хотя мне трудно выразить словами, как высоко я ценю вашу заботу обо мне.
– Тогда, прошу вас, не надо слов, – произнес сэр Харвей с поспешностью, свидетельствовавшей о том, что ее признание глубоко тронуло его. – Вероятно, итальянцы правы. Мы, англичане, не склонны к комплиментам.
– Мне нравятся некоторые из них, – отозвалась Паолина. – Комплименты вроде тех, что делаете мне вы, – идущие от чистого сердца.
Он взял руку Паолины в свою и пожал ее. Затем его настроение изменилось и девушке показалось, что он пытался направить свои мысли в нужное ему русло.
– Мы должны рассматривать все это приключение как чисто деловое предприятие, – произнес он. – Так что сегодня вечером мы не можем позволить себе отдыха. Помните, что в нашем распоряжении самое большее два месяца, чтобы добиться своего.
– Мне это кажется достаточно долгим сроком, – вздохнула Паолина.
– «Время и деньги утекают сквозь пальцы как вода», – процитировал в ответ сэр Харвей.
Они приближались к ступенькам палаццо. Паолина не сказала больше ни слова, но, когда они вышли на набережную и сэр Харвей взял ее за руку, она почувствовала тепло его ладони и все внутри нее словно озарилось счастьем от того, что он остался доволен ею. Что бы ни ожидало их впереди, сэр Харвей похвалил ее и после этого все остальное как будто утратило свое значение.
На вечер Паолина надела платье из белого атласа с кружевами, которое, как решил сэр Харвей, надлежало украсить живыми розами, только начинавшими распускаться. На ногах у нее были мягкие розовые туфли, а на волосах венок из цветов. Паолина поняла, что он выбрал это платье еще до того, как они покинули палаццо после второго завтрака в полдень. По его замыслу, розы должны были оттенить золото ее волос и напомнить графу, что и сама девушка всем своим обликом походила на настоящую английскую розу.
– Позволь мне взглянуть на тебя, – произнес немного резким тоном сэр Харвей, когда Паолина вышла своей в галерею. Она завертелась из стороны в сторону, чтобы сэр Харвей мог увидеть ее платье спереди и сзади.
– Bellissima! Bellissima!– восклицала Тереза, побуждая тем самым сэра Харвея одобрить творение своих рук.
– Розы следовало бы взять более насыщенного цвета, – заметил сэр Харвей критически. – И один крючок на спине у синьорины не застегнут.
– Ox, scusi! – воскликнула Тереза, поспешив исправить свою оплошность.
Паолина так же, как и Тереза, ждала от него слов одобрения, но он почему-то был явно не в духе.
– Ты готова? – осведомился он. – Если мы не отправимся туда сейчас же, мы можем опоздать.
– Да, я готова, – ответила Паолина, и, не обращая внимания на обиженное выражение лица Терезы, сэр Харвей вышел, увлекая Паолину за собой.
Палаццо Риччи едва ли не вдвое превосходило по размеру два соседних дворца, расположенных по обе стороны от него. Лакеи в фиолетовых с золотом ливреях помогли сэру Харвею и Паолине выйти из гондолы. Пол главного вестибюля был выложен лазуритом, канделябры, висевшие в нем, были из чистого золота. Глаза Паолины уже успели привыкнуть к роскоши, но при одном взгляде на палаццо Риччи у нее захватило дух. |