– Вряд ли ей понравилось бы то, что они достались нам, – заметила Паолина.

– Ничего подобного, – ответил сэр Харвей. – Я подружился с нею на корабле и могу сказать, что она была очень щедрой и великодушной женщиной. Она отдавала так же легко, как и брала. Если бы она знала о том, что должно вскоре случиться, то, без сомнения, предпочла бы, чтобы ее драгоценности попали ко мне, а не лежали на дне океана или были присвоены кем-нибудь из этих алчных рыбаков.

– Она бы предпочла, чтобы они попали к вам, – медленно повторила Паолина. Обернувшись, она взглянула пристально прямо ему в лицо, пытаясь рассмотреть его черты в слабом сиянии звезд. – Вы ухаживали за нею во время плавания.

– Почему бы и нет? – осведомился сэр Харвей. – Старик Бонди много тратил на нее, но не он один пользовался ее милостями.

– Знай я об этом, я бы никогда не взяла это ожерелье, – сказала Паолина.

– Я отказываюсь понимать женщин, – заметил сэр Харвей раздраженным тоном. – Вы поднимаете столько шума из-за какого-то ожерелья, принадлежавшего Контратине, которая была милейшим созданием и никогда никому в жизни не причиняла вреда по своей воле, и вместе с тем вы идете в ювелирную лавку и приобретаете там кольцо или браслет, которые могли раньше принадлежать кому угодно. Вы понятия не имеете, кто носил эти вещи до вас. Они могут нести с собой все проклятия, горечь или злобу своих прежних владельцев. Однако вы надеваете их без малейших угрызений совести.

– Возможно, вы и правы, – ответила Паолина задумчиво. – И все же мне страшно подумать, что вы были влюблены в Контратину, она погибла и вы отдали ее ожерелье мне.

– Я не был влюблен в нее, и не моя вина, что она погибла, – отозвался сэр Харвей. – Я отдал вам это ожерелье просто для видимости, как часть того маскарада, в котором мы оба участвуем. С моей стороны это не было проявлением привязанности или чего-нибудь в этом роде.

– Да, конечно, не было, – произнесла Паолина. – Я... совсем об этом забыла.

Она отвела от него взгляд, всматриваясь в темноту, туда, где простиралось открытое пространство лагуны. К этому времени они уже подплыли к Большому каналу. Затем под влиянием внезапного душевного порыва она снова повернулась в его сторону.

– Простите мне мою глупость.

– Мне нечего вам прощать, – ответил сэр Харвей. – Я только не могу понять, почему вы поднимаете шум из ничего.

– Я больше не буду. С моей стороны было неразумно упрекать вас за это даже на мгновение.

– Давайте забудем об этом, – ответил сэр Харвей. – Вам незачем надевать снова это ожерелье, если вы этого не хотите – пожалуй, даже будет лучше, если вы не станете этого делать. Как только Бонди оправится от потрясения после смерти Контратины, он, без сомнения, опять начнет допытываться, как ко мне попало это ожерелье. К несчастью, он узнал застежку. Это свидетельствует о том, как глупо я поступил, не продав жемчуг вместе с остальными вещами.

– Наверное, там было много драгоценностей? – спросила Паолина.

– Да, немало, – признался сэр Харвей.

Последовала еще одна долгая пауза, и затем Паолина спросила очень тихо:

– Она была красива? Вы очень любили ее?

Сэр Харвей рассмеялся.

– Я уже сказал вам, что совсем не любил ее. Она была приятной спутницей для короткого путешествия. С нею можно было беседовать о гораздо более серьезных вещах, чем с большинством других пассажиров на этом корабле.