Никто из огородных пиявок столько опивок в себя не всосал, сколько слизнул их оператор первой категории Шустряк. Потому и скалит зубы Хреб, потому и радостно ему глядеть на Шустряка: некуда деться пиявке, одна дорога ему — в Белую усадьбу.
— Откушать со мной не желаешь? — вдруг спросил Хреб. — На обед у меня соляночка, свининка жареная, огурчики свежие. Винца выпьем и поговорим.
Шустряк встревожился. Никогда прежде его не приглашали к столу. Подобная щедрость со стороны Хреба не могла быть бескорыстной. И потому, ковыряя вилкой салат или отрезая ножом кусочек свинины, Шустряк все ждал, когда Хреб начнет разговор, ради которого пригласил гостя к столу.
— Ну и как? Народ-то на мену идет? Не ослабевает поток? — издалека подступил Хреб.
— Идет, куда ему деться.
— Ну и отлично. Выпьем за то, чтобы и дальше шел.
Они выпили.
— А что это за странный бизер шляется тут по огородам? — прозвучал наконец вопрос.
— Бизеры — они все дураки, — заявил Шустряк, старательно перемалывая челюстями свинину. — Особенно те, то глотнул нашего, огородного интеллекту.
— Этот тоже дурак? — Хреб вел почти невинный разговор.
— Я лишь парой слов с ним перемолвился. Похоже, чокнутый.
— Это хорошо, — хозяин улыбнулся. — Индекс его въездной знаешь?
Шустряк заколебался. Ну и хитер Хреб! Захотел задарма информацию хапнуть.
— Десять кожурок, — глотая вино, как воду, отвечал Шустряк.
— Пять. — Хреб посуровел.
— Идет, — поспешно согласился Шустряк. — Индекс у него такой: УИЛШЕКСПИРХОЛИНШЕД.
Шустряк выбрался за ворота после полудня и двинулся по грунтовой дороге, покрытой незаживающими болячками колдобин. Он отошел уже с сотню метров, когда из пыльных кустов выскочил на дорогу мальчонка лет восьми и подбежал к Шустряку.
— Сегодня на третьем хребте выкинули, если от Большого к западу считать, — шепнул малец, странно сипя запавшим стариковским ртом. — С тебя фика, яблочный мой, — и мальчишка протянул корявую лапку.
Шустряк хотел оттолкнуть попрошайку, уже и рука поднялась, и голос, на этот раз бабий, пронзительный, полез из гортани… Но передумал Шустряк и одарил мальчонку фиковой бумажкой.
— Ты всегда знаешь, где их бросают?
— Конечно знаю, — отвечал тот, слюнявя палец и проверяя подлинность фики. — Бизнес у меня такой. Когда вырасту, менаменом стану.
— Много сегодня выбросили?
— Немного, штук двадцать. Бывают дни, когда чернушкники по пятьдесят огородников обрабатывают. А сегодня всего двадцать. Потому недалече и кинули. Когда много, тогда дальше отвозят. Боятся.
— Чего?
— Не знаю. Я думаю: гнева Папашиного.
И мальчонка снова скрылся в серых от пыли кустах.
Глава 15. БОГ В КОНСЕРВЕ И ЖМЫХИ В КЛЕТКАХ.
Утро было теплым. Значит, к полудню навалит жара.
Впрочем, жара будет в огородах. А в Консерве теперь круглые сутки приятная прохлада.
Перед Казанским сидел на скамейке Трашбог и гладил по голове белую овечку. Бог был в точности таким, каким изображают Христа на картинах: темные волосы до плеч, бородка, удлиняющая лицо и скрывающая мягкий, грустно изломленный рот. Одевался он тоже по-картинному: голубой хитон, стоптанные сандалии. Генрих остановился, рассматривая сидящего Бога. Местные кланялись и спешили мимо, а бизеры глазели, не стесняясь, и фотографировали на память на фоне собора. Лениво брызгал фонтан, музыканты в сквере играли вполсилы, их корзина для денег была пуста. |