— Все, как я говорила. Здесь ре минор. — Она не слышит привычного «Не может быть!». Мари смотрит в окно и возбужденно машет ей рукой.

— Смотри, смотри скорей. Еще один третьетурник.

— Кто? — У Андреа не очень хорошо с английским.

— Ну, такой же, как ты. Приглашенный почти к финалу. Кажется, русский. Я видела фамилию в списке.

Андреа с любопытством выглядывает в окно.

— Симпатичный, правда? — толкает ее локтем Мари.

Андреа не знает, что ответить. Высокий черноволосый паренек в рваных джинсах и солнцезащитных очках вполне может оказаться симпатичным. Только на вид ему лет двадцать. Странно. Что Мари в нем нашла? Может, ковбойская шляпа ее привлекла?

— Похож на Дина Рида, — лениво бросает она.

— Ну да, точно! Этакий красный ковбой! — радуется Мари, а Андреа проникается к соседке внезапным уважением. Удивительно. Она знает Дина Рида.

— You played fantastic!

Андреа с интересом оборачивается. Дин Рид собственной персоной. Уже без темных очков. «Надо же, — думает про себя девушка, — сходство действительно есть: густые изломанные брови сведены к переносице, взгляд какой-то пронзительный и удивительно честный, уголки полуоткрытых губ чуть опущены книзу, как на знаменитом портрете».

— Вадим, — представляется русский и протягивает руку, которую Андреа, смеясь, пожимает.

— Why are you laughing? — не понимает новый знакомый.

— I’ll call you Dim. — Ретранслятор что-то быстро лопочет по-итальянски, и Андреа подталкивает смущенного русского к выходу:

— It’s your turn.

У него — заслуженный Гран-при, у нее — первая премия, а у них обоих — большое и светлое. Трогательное, робкое, зыбкое, тайное, юное. Мощное, сильное, открытое, зрелое, настоящее.

Андреа учит русский. Ей интересно. Дим осваивает технику испанской гитары. У него здорово получается. Лучше, чем у Андреа с русским.

— Поедешь со мной? — Неудачная попытка сыграть в равнодушие.

— По-е-ду, — уверенный кивок. Потом уточняет: — Where?

— В Москву. Home.

— До-мой, — радуется Андреа. — А casa.

— А как же Мадрид? Как же рояль? Как же мы с папой? Какое будущее тебя там ждет? — рыдает в трубку сеньора Санчес.

Андреа улыбается. Ее ждет Москва, гитара, Дим и крылатое счастье. Она уверена: у счастья есть крылья. Она думает, это хорошо. А что хорошего? Счастье прилетает и улетает.

4

— Ну, дорогая, что вы делали вчера? — Доктор участливо заглядывает в глаза, не переставая нервно постукивать пальцами по мраморной столешнице. Андреа уверена, что психолог требуется ему самому, а вовсе не ей. Но Алка настаивает, а Андреа легче согласиться, чем спорить. И она честно высиживает в кресле положенные два часа в неделю, односложно отвечая на одни и те же вопросы.

— Ко мне приходили подруги.

— Прекрасно, просто прекрасно. Значит, общество вас уже не пугает.

Андреа еле сдерживает раздражение. Общество ее никогда не пугало, ей просто больше не хочется в нем бывать, не хочется разговаривать, не хочется обсуждать, сочувствовать, понимать, осуждать, спрашивать. Не хочется слышать и слушать. Ну и что? Это значит, что она больна? Живет же Шелл по десять месяцев в году один в маленькой деревянной хижине.