Вот все вроде бы предусмотрела и успела, даже постельное белье переменила, а губы забыла накрасить.
Вот теперь, когда он был здесь, она была по-настоящему счастлива.
Константин разделся, повесив куртку на спинку стула, выпил залпом водку. Посидел, помолчал, затем как-то странно взглянул на Тамару.
— У меня был следователь.
Она пожала плечами.
«Подумаешь»
— Подумаешь, — озвучила она свою мысль. — Ты-то здесь при чем? Она жила у меня, а не у тебя.
— Вот и я им то же самое сказал. Но у них на этот счет свое мнение. Тома, уж не знаю, как это случилось, но они меня отпустили… Типа, под подписку о невыезде, но вид у этого Журавлева был такой, словно он меня уже не то что подозревает, а уже готов отправить на плаху.
— Плаху? Что это?
— Ты дура?
И она моментально вспомнила, что значит это слово.
— Костик… Успокойся. У них просто работа такая, понимаешь? Он только и делает, что задает вопросы. Мы-то с тобой знаем, кто ее убил. Соседка и убила. Я же рассказывала тебе все в подробностях.
— Тома, ты со мной-то не играй в такие игры. Сама придумала этого Грапиновича, вот сама и расхлебывай, а меня в это дело не впутывай… Хотя ты и так уже впутала. Слушай, я думаю, что мне надо уехать. Как можно дальше. Деньги у отца попросить не могу, он всегда спрашивает, на что, зачем… Но что-то мне как-то не по себе… Ты дашь мне денег?
— Да, без проблем. А что случилось-то?
Она похолодела. Он хочет уехать. Куда? Зачем? Как она без него? Потеряется всякий смысл…
В голове сразу стало как-то пусто, разве что не было слышно завывания ветра… И холодно, очень холодно. Только рядом с ним Тамара чувствовала себя в безопасности и была по-настоящему счастлива.
— Мы же с тобой знаем, зачем она приехала сюда. Я имею в виду не то, что ты придумала с Грапиновичем и их романом, а реально.
— Костя, да при чем здесь это?
— Ты ничего не понимаешь… Она приехала сюда для того, чтобы писать роман. Ей надо было находиться здесь, в этом доме, чтобы было удобнее описывать его, расположение комнат, разные детали, она как бы работала в декорациях своего будущего романа, так?
— Ну так, — вяло отреагировала она, думая только об одном: «Он уедет! Куда?»
И когда до нее дошел смысл сказанного Костей, она почувствовала, как в ней поднимается волна ненависти, даже не волна, а словно глыба льда с острыми краями царапает душу. Гадина. Приехала, типа, писать роман, а сама…
Тамара зажмурилась, чтобы не видеть убийственную картинку, которую ей подсунула услужливая и подлая память: в контуре замочной скважины два извивающихся голых тела на постели…
Знала, что Тамара любит его без памяти, выслушивала долгими вечерами Тамарины откровения о Костике, о том, как он хорош в постели, и вот решила попробовать его на вкус… Гадина.
И как она тогда сдержалась, чтобы не распахнуть дверь и не наброситься на нее прямо там, в спальне? Сдержалась, чтобы не потерять его окончательно. Боялась, что он уйдет и заберет ее с собой, эту ненавистную ей Нину.
— Тамара, расскажи мне, когда ты последний раз видела ее?
— В тот день, когда ее убили, я видела, — сказала она. — Я же тебе рассказывала. Ей кто-то позвонил, и она пошла. Сказала, что скоро вернется, что ей позвонил ее друг из Ярославля. Она же оттуда ко мне приехала. И чего ей там не писалось?
— И больше ты ее не видела, так?
— Да.
— Так, может, этот друг ее и убил?
— А то кто же?
— Тамара, ты читала этот роман? — вдруг спросил он, и Тамара с облегчением вздохнула. |