|
Таким образом, даже мы, беспечные школяры, хорошо представляли себе, что где-то поблизости наблюдает за нами некая ужасная могущественная сила, способная в любой момент положить конец нашей вольной жизни. Но отвлеченное знание — это одно, а встреча лицом к лицу с посланцами этой силы — совсем другое. Мой разум изо всех сил сопротивлялся мысли о том, что люди на улице пришли за мной; в конце концов, в доме находились еще Тереса и старая ведьма Анхела Хуарес — последняя, по-моему, должна была куда больше интересовать святую инквизицию. Но время шло, драгоценные секунды протекали сквозь пальцы, как песок на морском берегу, и, пока я торчал у окна, превратившись в соляной столб, по лестнице загрохотали тяжелые шаги. Тут оцепенение спало с меня, словно закончилось действие чьих-то злых чар. Я принялся лихорадочно натягивать сапоги, которые так опрометчиво снял за минуту до этого. Бросился к двери, чтобы задвинуть засов… Не успел. Дверь распахнулась у меня перед носом. В комнату вломились двое крепко сбитых стражников в плащах, накинутых поверх доспехов. От них разило чесноком и потом, и эта смесь сбивала с ног не хуже удара одетого в стальную перчатку кулака. Впрочем, удар кулака тоже не заставил себя ждать: один из них тут же саданул меня в живот, и, хотя я успел напрячь мышцы, мне показалось, что из меня выбили весь воздух. Второй громила ловко заломил мне руку за спину, вывернув запястье так, что я едва не стукнулся лбом о пол. В таком плачевном состоянии — вынужденно склонившись едва ли не до земли и безуспешно пытаясь вздохнуть — я встретил человека, который спустя некоторое время появился на пороге моей комнаты. — Диего Гарсия де Алькорон? — поинтересовался человек неприятным гнусавым голосом. Лица я его не видел, поскольку вынужден был разглядывать носки его сапог, но то, как он произносил слова, наводило на мысль о сломанном носе или, во всяком случае, тех наростах в ноздрях, которые лекари называют «полипами». — Х — р- р, — утвердительно прохрипел я. На более вразумительный ответ в тот момент я был не способен. Но его, видимо, и такое признание удовлетворило. — Огня! — приказал он отрывисто. — Я должен убедиться лично! Вслед за этим чья-то сильная рука схватила меня за волосы и резко вздернула мою голову вверх. Не в меру ретивый стражник сунул факел почти что мне в лицо — брови мне опалило жаром. — Не так близко, болван, — хрюкнул мой непрошеный гость. Факел отодвинулся, и я наконец получил возможность рассмотреть лицо гнусавого. Сказать, что в этом лице было хоть что-то привлекательное, означало бы погрешить против истины. Оно было узким, худым, с ввалившимися желтыми щеками и острым, как бритва, носом. Темные глаза под клочковатыми нависшими бровями горели фанатичным огнем. Первой моей мыслью при виде этого малопривлекательного сеньора было: «Ну ничего себе!» Обладатель этих густых бровей и похожего на острие копья подбородка был мне знаком. Года два назад этот человек проезжал через центральную площадь Саламанки в сопровождении отряда вооруженной охраны, и горожане расступались перед ним, прижимаясь к стенам домов и прячась под тень крытых галерей. Ибо это был сам Диего Родригес Лусеро, правая рука великого инквизитора Хименеса де Сиснероса. Его, однако, редко называли по имени — слишком уж крепко привязалось к нему прозвище Эль Тенебреро , что значит «Носитель Тьмы». Но если мне лицезрение Лусеро не доставляло ни малейшего удовольствия, то сам Эль Тенебреро вглядывался мне в лицо с каким-то жадным любопытством. Это продолжалось довольно долго, и наконец тонкие его губы исказила довольно зловещая гримаса, которая могла бы сойти за улыбку, если бы не волчий оскал острых клыков. — Именем Трибунала Священной Канцелярии инквизиции Кастилии, Леона, Гранады и Арагона, ты арестован! — торжественно объявил он, гнусавя. |
