|
Страшно, что хлеба не соберешь, дабы малых от голода уберечь, страшно, что беда нежданная припасы твои уничтожит. И чем больше на тебе душ, тем больше и страхов. Любая скотина последняя - и та заботы просит. А если тебе еще и люди служат? А если ты понять способен, что такое Родина, и готов живот свой за нее положить? Нет, Лютобор, не бывает страха в свободном человеке. Страх в том живет, кто тысячами нитей к миру привязан. Там могила отцовская, здесь телок, коего сам выкормил, в стороне дом, в котором любимая твоя обитает, за ним поле колосится, что сам сажал. Тут ниточка, там веревочка, здесь лесочка - и вот сидишь ты уже, словно цепью прикован. И цепь свою мечом и кровью до капли последней защищать готов. Свободному человеку этого не понять, ему все переломать - раз плюнуть. Свободный человек - тварь подлая и поганая, место ему в хлеву, с хомутом на шее и намордником покрепче, чтобы не кусался. Не дай Бог, беда у тебя случится - все эти твари первыми крысятничать лезут, куски рвать да кровь пускать. А как у них беда, так к совести твоей взывают, покормить да обогреть требуют.
- У-у-у, думы какие в душе-то твоей бродят, чадо, - изумился старик. - Не к добру это, не к добру. С чего печален так, дитятко? - А то сам не понимаешь? - хмыкнул Зверев, отер нож о брошенную у стены, невыделанную шкуру и спрятал в ножны. - Ниточками я здесь прирастаю, волхв. Еще немного, они и в цепь превратиться могут. А я не хочу оставаться здесь, Лютобор. Я хочу домой. - Полнолуние через восемь ден, чадо, - прищурился на свой ноготь чародей. - Тогда удачу и попытаем. Али не веришь, что всеми силами я клятву свою исполнить норовлю? - Верю, мудрый волхв, верю, - вздохнул Андрей. - Но сам видишь - дни идут, а я еще здесь. Я сделал все, чего вам хотелось, и даже больше. Теперь возвращай меня обратно. Возвращай! - Могу повторить лишь то, о чем сказывал не раз, - пожал плечами Лютобор. - Но ведь ты не желаешь верить. Глянь лучше сюда. Это мертвая вода, веришь? - Та, что способна сращивать любые раны? - подошел ближе Зверев и через плечо колдуна стал разглядывать застывшую на ногте волхва желтую, полупрозрачную каплю, похожую на сверкающий на солнце янтарь. - Кабы так… - вздохнул старик. - Надеялся я на то, да не вышло. Живые раны не заращивает, токмо мертвые. - Это как? - не понял Андрей. - Кости сращивать может. Мясо же и кожу - нет. - Какой же тогда в ней смысл? - Сам знаешь, чадо. Рана от меча иной раз глубока, кость наружу торчит. Вот тут ее можно и срастить, выправить. - Извини, учитель, - скривился князь Сакульский, успевший за последние два года пройти добрый десяток сражений, - но коли у раненого кости торчат, он скорее и не жилец вовсе. Кровью истечет, хоть ты клей его, хоть не клей. - А жаль… - продолжал разглядывать капельку древний кудесник. - Тяжко готовить снадобье сие. Коли переваришь - твердеет; недоваришь - киснет, ровно мясная похлебка. Вот, смотри, чадо. Как капля, ногтем с ложки собранная, растекаться перестает, то, стало быть, и зелье готово. - А смысл в нем каков, Лютобор? Чего ради такие старания? - Рази я не сказывал? Коли боли у смертных сильные в костях, коли ногти и зубы гнить начинают, коли суставы пухнут, то мазать отваром сим их надобно. Костные болячки все, почитай, исцеляет. Ну, и коли ратная рана глубока, то и там кость склеить можно. Токмо… Тут прав ты, дитя, пользы там будет мало. Да, и еще. |
