— Альянс! — негодовал граф. — Почему не назвать себя честно кликой заговорщиков?! Они хотят свести её величество в могилу! Это чистое убийство!

— Чего ради — спросите Тома. Он за дверью. А я ничего не знаю, — отвечал Дарт.

— Всё, всё здесь! — Граф так резко подался вперёд, что сам перерезал бы себе глотку, если бы Дарт не отдёрнул бритву. — «Герцог Кембриджский»! Чем ему свой немецкий титул нехорош? Можно подумать, он англичанин до мозга костей!

В дверь постучали.

— Чистильщик, — объявил часовой.

— Впустите его, — сказал Дарт, — и не вздумайте подать знак часовому: Том будет за вами следить. Он всё объяснит.

— Немудрено, что её величество разгневалась! Это преднамеренный афронт. Происки Равенскара. Годы и болезни не сгубили нашу королеву, так он хочет уморить её оскорблениями!

Клуни вышел из комнаты. Дарт трясущейся рукой сжимал бритву, ожидая, что сейчас вбежит часовой и выстрелом разнесёт ему голову. Однако дверь открылась и закрылась тихо. Теперь Дарт различал в прихожей голос Тома-чистильщика.

— Ганноверское воронье! — гремел лорд Холсли. — София не хочет ждать, когда корона перейдёт ей естественным чередом — нет, она шлёт своего внука, как коршуна, клевать увядшие щёки нашей государыни!

Дарт силился разобрать, о чём говорят чистильщик и стражник, но за гневными возгласами графа и шуршанием газеты уловил лишь отдельные слова: «Московит… Архивная башня… позвонки… якобиты…»

Внезапно Том просунул голову в комнату и оглядел Дарта без всякого выражения, как судебный следователь — труп.

— Оставайся здесь, пока всё не случится, — приказал он.

— Что всё? — спросил Дарт, но Том уже выходил в дверь, а стражник Клуни — за ним.

Дарт стоял, уперев занемевшую руку с бритвой в ключицу графа, и смотрел, как они шагают к Архивной башне, куда, по слухам, бросили вчера однорукого московита.

Делать было нечего, и Дарт принялся намыливать графу голову. В северной части Тауэрского холма зазвонили колокола. Где-то горит. В любое другое время Дарт побежал бы смотреть — он любил пожары. Однако долг удерживал его здесь.

Шлюп «Аталанта», Темза ниже Грейвзенда. Конец дня

Сподобившись просвещения, за которое ему в Оксфорде или Кембридже пришлось бы немало заплатить, полковник Барнс не мог отказать Даниелю в желании взглянуть на карту. Они спустились с юта и разложили её на бочке, чтобы сержант Боб тоже мог посмотреть. Это была не роскошная карта, вручную нарисованная на золочёном пергаменте, а самая простая, оттиснутая с доски на бумаге тринадцать на семнадцать дюймов.

Картограф явно стремился показать, что эта часть мира не заслуживает изображения на картах, поскольку здесь нет ничего, кроме ила, очертания которого меняются с каждым днём. Даже названия были какие-то односложные. Казалось, Англия, затерев до негодности слова, выбрасывает их в канаву, как сломанную курительную трубку, а Темза несёт их вместе с сором, фекалиями и дохлыми кошками в своё устье.

Сразу впереди река поворачивала влево. Судя по карте, через милю-две лежал ещё один поворот, а дальше — море. Этот отрезок реки назывался Хоуп — «надежда». Удачное предзнаменование для сэра Исаака Ньютона.

«Надежда» огибала молоткообразный выступ Кента. Не чёткая граница между рекой и болотом, а скорее приливно-отливная полоса в милю шириной: в отлив река становилась вдвое уже. Со стороны моря молоток оканчивался полукруглым бойком — островом Грейн. К северу от него текла Темза, к югу — Медуэй; как два грузчика, столкнувшись на улице, бросают ношу, чтобы на кулачках выяснить, кто должен уступить дорогу, так и две реки, сойдясь вместе, сбрасывали весь сор, который несли в море.