— Позвольте напомнить, что я уехал лишь в середине тысяча шестьсот девяностых, когда в стране практически не осталось денег, и наша экономика превратилась в конфетти расписок.

— Теперь Англия купается в золоте. Наша денежная единица тверда, как адамант. Успехам нашей коммерции завидует весь мир, и даже Амстердам уступил нам первенство. Тщеславием с моей стороны было бы приписывать это только своим заслугам. Однако простая честность требует сказать, что такое не стало бы возможным, не знай каждый англичанин, что одну гинею можно смело обменять на другую. Что все гинеи одинаковы.

Внезапно всё, что Даниель знал о мистере Тредере, выстроилось в новую, неожиданную, но чрезвычайно связную картину: как будто груда щебня у него на глазах сложилась в мраморную статую.

— Позвольте догадку. Весовщик, — (Даниель едва не сказал: «мистер Тредер»), — это человек, который делает вид, будто, как всякий честный англичанин, верит в одинаковость гиней, однако тайно взвешивает каждую попавшую ему в руки монету на очень точных весах. Лёгкие и средние он возвращает в оборот. Тяжёлые — откладывает. Накопив, предположим, сотню таких, он получает достаточно металла, чтобы отчеканить сто и одну гинею. Он создал новую гинею из ничего.

Исаак сказал «да» медленным движением век.

— Конечно, то, что вы описали, лишь самая простая из их уловок. Те, кто её освоил, быстро переходят к более преступным махинациям.

Однако Даниеля, всё ещё переваривавшего новость, заклинило на самом простом.

— Такое возможно, — предположил он, — только если через руки этого человека, по роду его деятельности, проходит большое количество монет.

— Разумеется! Вот почему практика взвешивания столь распространена среди денежных поверенных. Я чеканю гинеи и отправляю их в оборот; эти люди распускают ткань, с таким трудом мною сотканную — возвращают самые тяжёлые монеты в Лондон, где те неизменно оказываются в сундуках у самых гнусных изменников королевства!

Даниель вспомнил, как они проезжали мимо казнённых на Тайберне.

— То есть весовщики связаны с монетчиками.

— Как пряхи с ткачами, Даниель.

Мгновение Даниель молчал, припоминая всё, что знал о мистере Тредере.

— Вот почему я был потрясён — до глубины души, если желаете знать, — увидев, что вы путешествуете в обществе такого человека! — проговорил Исаак, и впрямь слегка дрожа от переизбытка чувств.

Даниель так привык к загадочному всеведению Исаака, что почти не удивился.

— На сей счёт, — сказал он, — у меня есть объяснения, которые, знай вы их, показались бы вам неимоверно скучными.

— Я озаботился навести справки и соглашусь, что в вашем временном знакомстве с упомянутым господином нет ничего недолжного, — отвечал Исаак. — Будь я склонен к мнительности, как Флемстид, я бы истолковал ваше продолжающееся с ним общение наихудшим возможным образом! Однако я вижу, что вы, не ведая истинной сущности этого человека, подпали под его обаяние, потому и предостерегаю вас сейчас в надежде, что вы сделаете самые серьёзные выводы.

Даниель чуть не расхохотался. Он не знал, какое утверждение смешнее: что Исаак не мнителен или что мистер Тредер наделён обаянием. Лучше сменить тему!

— Вы так и не ответили на мой вопрос, зачем он надкусил монету, если уже её взвесил.

— Есть способ обмануть проверку взвешиванием, — сказал Исаак.

— Невозможно! Нет ничего тяжелее золота!

— Я открыл, что есть золото тяжелее двадцатичетырёхкаратного.

Даниель на мгновение задумался.

— Абсурд.

— Ваш мозг как логический орган отвергает подобную мысль, — сказал Исаак, — поскольку чистое золото, по определению, соответствует двадцати четырём каратам.