Я протянул ему лист с рисунком.

— Уфф! — воскликнул вождь, бросив на него взгляд.

— Уфф! Уфф! Уфф! — прозвучал троекратный возглас, как только остальные вожди разглядели рисунок.

— Это колдовство! — сказал То-Кей-Хун. — Белый человек поймал души команчей и заключил их в белом листе. Я вижу здесь То-Кей-Хуна, а рядом с ним трех его братьев. За ними стоят воины и вигвамы. Что бледнолицый собирается сделать?

Простодушный дикарь сам подсказал мне, что делать.

— Краснокожий муж сейчас сам увидит.

Я взял листок, свернул его трубочкой и засунул в ствол штуцера.

— То-Кей-Хун видел, что я поймал души команчей, заколдовал их, и теперь они в стволе моего ружья. Если я выстрелю, ветры развеют их по прерии и они никогда не попадут в Страну Вечной Охоты.

Мои слова произвели на вождей такое сильное впечатление, что они вскочили на ноги и со страхом уставились на меня. Однако перегибать палку тоже не стоило, так как загнанный в безвыходное положение индеец способен на самые непредсказуемые поступки.

— Пусть краснокожие мужи сядут со мной и выкурят трубку мира. Как только мы станем братьями, я верну команчам их души.

Пока ошарашенные индейцы медленно опускались на землю, я решил рискнуть и окончательно показать им, что ничего не боюсь. На траве лежала трубка То-Кей-Хуна и расшитый кисет с кинникинником — смесью табака с листьями конопли, которую обычно курили индейцы. Никто не смеет прикоснуться к трубке вождя, однако я пошел на отчаянный шаг: медленно взял трубку, набил ее под взглядами замерших индейцев и встал с гордым и надменным выражением лица, какое только мог изобразить.

— Мои краснокожие братья, — начал я ответную речь, — верят в Великого Духа. Он владыка неба и земли, отец всех племен, и он хочет, чтобы все люди жили в мире и согласии. Ваш Маниту — мой Маниту, и если по его воле краснокожих мужей столько же, сколько стебельков травы между этими вигвамами, то бледнолицых столько, сколько травы во всей прерии. Белые прибыли сюда из-за Великой Соленой Воды и выгнали краснокожих из охотничьих угодий. Они поступили несправедливо и заслуживают наказания, но краснокожие мужи возненавидели всех бледнолицых, а не только тех, кто повинен в их несчастьях. Разве команчи не знают, что на земле живет не один народ бледнолицых людей? Разве в обычае команчей обвинять невиновных? Олд Шеттерхэнд не принадлежит к тем, кто вышел на тропу войны против краснокожих братьев, и ему не надо оправдываться. Пусть краснокожие воины откроют глаза и посмотрят на Олд Шеттерхэнда, который стоит перед ними. Разве у его пояса висит хоть один скальп индейца? Разве его одежду украшает бахрома из волос ваших братьев? Кто назовет имя сородича, чью кровь пролил Олд Шеттерхэнд? Он лежал в лесу и смотрел, как воины ракурроев курили трубку мира с его бледнолицыми врагами, но не стал мстить. Он поймал Ма-Рама, сына великого вождя То-Кей-Хуна, но не убил его, а вернул оружие и привел к вигваму отца. В горной долине сыновья ракурроев ждали Олд Шеттерхэнда в засаде, чтобы схватить его и лишить жизни. Он имел право убить их, но не стал этого делать. Разве Олд Шеттерхэнд не мог последовать за воинами, ушедшими в горы, убить многих из них и осквернить могилу великого вождя? Разве он не помог команчам, которые гнались за бледнолицыми, убившими часового и укравшими золото? Разве по его вине упал хоть один волос с головы сыновей ракурроев? Теперь Олд Шеттерхэнд собрал души команчей на белом листе и может их погубить, рассеять по прерии, так что ни одна из них не войдет в Страну Вечной Охоты. Но он не сделает этого. Он желает выкурить трубку мира и стать братом ракурроев, чьи вожди отважны, мудры и справедливы и чьи воины не знают страха перед врагом. В знак своей дружбы он готов пить дым мира.

Я закурил трубку, пустил струю дыма к небу, к земле, потом на все четыре стороны света и протянул ее То-Кей-Хуну.