Кирстен покачала головой, но улыбнулась, несмотря на физическое напряжение.

— Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из‑за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.

— Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз» уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.

— Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?

— Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона — «Торквемада» и «Леон Яворски».

— Кто и кто? — переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.

Аарон шумно вздохнул.

— Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.

— «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» — сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.

— Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.

— Не хочу спрашивать, почему, — сказала Кирстен.

— «Монти Пайтон», — ответил Аарон.

— Ах, — осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.

— А Леон Яворски — это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…

— Тридцать каким‑то президентом США, — прервала его Кирстен. — Кое‑что я знаю и сама.

Аарон снова улыбнулся.

— Прости.

— Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?

— Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.

— Гипнолента?

— Да что угодно. Кто знает, какие технологии появятся ко времени нашего возвращения. Нет, если только не будут начисляться очки за вопросы типа «Какое имя носил искусственный квантовый интеллект, управлявший звездолётом „Арго“?», я оказываюсь абсолютно вне игры. Но зато в том, что касается вещей столетней давности, типа кто выбил первый гранд‑слэм после того, как «Блю Джейз» уволили менеджера в 2174, я буду на коне.

— Вот как.

— Кроме того, я готовлю себя к футуршоку, который мы испытаем, когда вернёмся.

— «Футуршок», — повторила Кирстен. — Термин, предложенный Элвином Тоффлером, писателем двадцатого века.

— Правда? — удивился Аарон. — Я не знал. Может, и от тебя в моей команде была бы польза.

Интересно, откуда она знает про Тоффлера? Быстрый просмотр её личного дела дал ответ. Студенткой она посещала курс под названием «Технологические пророки: От Уэллса до Вайнтрауба».

— А что ещё есть в той газете? — спросила Кирстен, неожиданно заинтересовавшись.