Уайэтт, нервно напрягшийся, как трос при непрерывно растущем натяжении, глянул на Джона Фостера, увидел его необычайно сердитое побагровевшее лицо и то, как он обильно потеет под тентом. Серый глаз капитана покраснел и зажегся гневом, когда тот прокричал, обращаясь к помощнику:

— Уайэтт, скажите его превосходительству, что только он сам и с ним еще шестеро могут подняться на борт моего судна. Передайте ему, что мы не готовы заниматься делами с такой здоровенной толпой купцов. — И Гудмен, и помощник капитана перевели его требование, но, невзирая на это, торговцы роем стали перебираться на палубу через фальшборт.

Улыбаясь и всем своим видом выражая добросердечность коррехидор снова взошел на маленькую и теперь уже переполненную народом корму «Первоцвета», а его лазурно-голубой плащ слегка развевался от ветра, начинающего задувать с грубых, лишенных деревьев коричневых гор, возвышающихся позади Бильбао.

— Ваша честь и вправду привезли мою лицензию на торговлю? — спросил Джон Фостер твердым тоном.

— Она у одного из моих людей на пинассе, — отвечал коррехидор.

Обыкновенно компактная фигура капитана как бы увеличилась в размерах, и в голосе его появилась звенящая нота:

— Тогда, ваша честь, прошу приказать ему, чтобы он передал ее через поручни. Такой огромной толпы на своем судне я не потерплю.

Дон Франциско де Эскобар выглядел оскорбленным.

— Толпы, сеньор? Вы ошибаетесь в их отношении. Это всего лишь порядочные городские купцы, приехавшие издалека, чтобы торговать с вами.

Уайэтт, плотно сжав губы, видел, что люди на пинассе поднимаются на ноги и, вытянув шеи, посматривают на их барк. Явно, раздумывал помощник капитана, эти лица на пинассе совсем уж не похожи на купцов, виденных им прежде в испанском порту. Половина людей в этой суровой на вид компании имели шрамы, все они выглядели мускулистыми и нисколько не напоминали пухлых и хорошо упитанных торговцев, встречавшихся ему во время предыдущих экспедиций.

Улыбка сошла с заросших бородой губ дона Франциско.

— Сеньор капитан, я настаиваю на том, чтоб эти честные купцы были допущены на судно.

Фостер, расставив ноги, твердо противостоял своему гостю.

— Ваше превосходительство, я должен вам напомнить, что это английское судно и что я его капитан. Как таковой я позволяю всходить на него только тем, кто мне желателен. Вашей чести и прежним моим гостям я буду только рад…

На этом речь его оборвалась. В ответ на какой-то незаметный сигнал «купцы», что находились на пинассе, и те, что оставались в галере, с криками полезли через низкий фальшборт его барка.

— Viva el Rey! Abajo los hereticos Ingleses! Да здравствует король! Долой английских еретиков! — Из-под длинных темных плащей «честных купцов» дона Франциско де Эскобара вдруг появились стальные кортики, пики и рапиры.

Одновременно испанцы, сидевшие за столом Джона Фостера, выхватили кинжалы и нацелились ими в грудь английского капитана. Он же схватил тяжелый медный половник для супа, отскочил назад и с успехом отбил угрожающие ему клинки.

— Нас предали! — прогремел он и отступал до тех пор, пока в руке у него не оказался гандшпуг. Он тут же пустил его в ход, да с таким мастерством и с такой яростью, что отогнал назад своих непосредственных противников. Тем очень мешала теснота на юте, поэтому, бросаясь на дюжего капитана и нанося рубящие удары, они лишь причиняли беспокойство друг другу.

С резкими криками и проклятиями на палубу ворвалась еще одна группа псевдокупцов и напала на англичан, сильно уступающих им в численности.

При первом же сигнале тревоги Уайэтт выхватил из складок парусины неуклюжую тяжелую шпагу, врученную ему Джоном Фостером по случаю присвоения ему звания помощника капитана.