Планета Илизор походила на огромный улей: серые соты зданий и вечное жужжание двигателей. То, что я увидела через окно гравимобиля, завораживало. То там, то здесь бесшумно опускались на стартовые площадки челноки, складывая у самой земли изящные, тонкие крылья. Носились между домами сумасшедшие ребята в гравициклах. Навязчиво мигала реклама, на огромных щитах появлялись незнакомые лица, никому не нужные товары. Подобно паукам по стенам карабкались роботы-гонцы с набитыми чем-то рюкзаками.

Мне нравился хаос огромного города, но…

— Тебе ничего не придется делать, дорогая, — сказал муж, и дверь за нашими спинами бесшумно закрылась, отрезая нас от всего мира. От жизни.

В огромной квартире на верхнем уровне царила убийственная тишина и было слишком много свободного пространства. Холодные, металлические полутона, минимализм, бесшумно раскрывающиеся раздвижные двери. Ничего лишнего. Ничего индивидуального. Никакого уюта.

Мне и в самом деле ничего не пришлось делать. Комнаты каким-то непостижимым образом убирались сами, а что оставалось, сметал этот смешной маленький робот на колесиках. Я прозвала его Васькой. Васька, похожий на наш пылесос, забавно хрюкал от радости, когда видел мусор на полу, и тихо сипел, переходя в режим ожидания.

Еду готовил другой робот, толстый, неповоротливый бочонок. Утром составляешь меню, берешь у появившегося через минут пять у входных дверей робота маленькие контейнеры, вставляешь их в кухонного уродца и — ура! — полная тарелка с чем-то приятным на вид, но всегда отдающим на вкус синтетикой.

Сташек объяснил, что несинтетическая пища здесь страшно дорога и, что хуже, редка, не всегда доступна даже для Элиты, потому приходилось довольствоваться вот этой малосъедобной дрянью. Впрочем, кому я рассказываю, ты и сама это знаешь.

Поначалу было интересно. Столько кнопочек, столько новых возможностей. И этот смешной Васька, что ездит за тобой, как привязанный, мусор ищет. Но весело было день, два, три, неделю… через месяц я устала, и началась безумная скука.

Сташек все обещал показать город, когда освободится, но время шло, а работы у мужа меньше не становилось. Целыми днями он пропадал вне дома, а я со вздохом смотрела в голограммы, наблюдая за яркой городской жизнью. Но и этого было мало. Хотелось простого человеческого общения. А общения не было. Совсем.

Я даже начала специально бросать на пол мусор, чтобы активировать „Ваську“. Пыталась было поговорить с Сташеком, намекнуть, что неплохо было бы выйти из дома, завести знакомства, но тот все отмахивался. Мол, девяносто девять и девять десятых процентов жителей мегаполиса тупые донельзя, а этот ноль один процент занят и недосягаем. Доступ к ним только по большому знакомству… вот Сташек слегка освободится и возьмет меня на деловой ужин, там и познакомлюсь. А до этого из квартиры ни ногой. Потому что опасно. Хотя… что тут может быть опасного?

Я слушалась, хоть слушалась неохотно, и медленно сдыхала в этой большой, чистой квартире от скуки и одиночества.

Ночью прижималась к Сташеку и водила пальцами по мерцающей в полумраке татуировке на его шее. Вшитый под кожу, казавшийся живым узор металла завораживал.

— У наших детей тоже когда-нибудь будет, — пообещал однажды Сташек. — Это значит, что мы элита.

— Элита?

— Высшая каста. Люди с повышенным уровнем интеллекта. Мы те, кто производит. Те, кто продвигает прогресс. Остальные — только потребляют и идут за нами. Мы полностью свободны… и только так мы можем творить.

— Тогда почему ты женился на мне? — устала я от Сташкиного пафоса.