|
Гайдабуров протянул Березину консервную банку со следами зубов по краям: — Открой! — А ключ у тебя есть? — Ключ? Какой ключ? — Хотя бы штык-нож? Или перочинный. — Перочинный. — Давай перочинный. — Здесь у всех память отшибло, — рассказал Гайдабуров. — Хорошо, я еще помню, как меня зовут и для чего мы здесь находимся. А ведь большинство солдат просто ушло в тундру. Сменщик мой, Андрюха, тоже ушел. Теперь вот сижу один. Несу службу. Не знаю, что будет дальше. Понимаешь, очень мне хочется кого-нибудь обнять и придушить, но я сдерживаюсь. Все руки себе покусал. Березин открыл тушенку, и Гайдабуров в мгновение ока проглотил ее содержимое и покусанными пальцами выловил остатки мяса и жира. — Я ведь и мыло, и солидол пробовал есть. Напрочь забыл, что съедобное, а что нет. Мох съедобный, или нет? — Только ягель. — Правильно. Я догадался, наблюдая за оленями. Но он невкусный. Пресный и жесткий, как картон. Но другим и этого не надо. Они есть не хотят. Сохнут, как мумии. Вот еще один, — Гайдабуров схватился за автомат. — Этого я точно обниму! — Стой! — удержал его Березин. — Это Костя. Костя, я здесь! — крикнул он в приоткрытую дверцу. Костя позвал Бараско, и они залезли в кабину. Но, взглянув на лицо Гайдабуров, Костя сел с краю. Бараско оказался более демократичным. Он сделал вид, что ничего не замечает, и даже пожал руку Гайдабурову. — Я знаю, — сказал Гайдабуров, — у меня с лицом непорядок. Но у большинства вообще дырка. А у меня еще видны черты. Он произнес это с гордостью, словно прокаженный, у которого еще не отвалился нос. — Да ты не волнуйся, — успокоил его Березин. — Подумаешь — лицо! У нас некоторые политики всю жизнь без лица живут, — пошутил он, — и никто ничего не замечает. — Все началось, когда появился генерал Лаптев, — начал рассказывать Гайдабуров, поглощая содержимое еще одной банки, которую открыл Березин. На этот раз это был толстолобик, жаренный в масле. — Он всех и заразил. У Кости потекли слюни. Он вспомнил, что не ел дня два. — Генерал Лаптев был сумасшедшим, когда еще я служил, — напомнил Березин, ища в бардачке ложки и вилки. — Лаптев и сейчас сумасшедший, — согласился Гайдабуров. — Вначале он заразил весь штаб. Люди не узнавали друг друга. Виктор Степанович Дьячков, командир третьей батареи, тоже сошел с ума. Он решил, что Мотовский залив находится в Черном море, пошел купаться и утонул. Первым потерял лицо Дима Акиндеев, главмех, мы с ним в одном балке жили. Он всю ночь пил с генералом, а утром решил побриться и не узнал себя. Я заболел в слабой форме, потому что не пошел на совещание в штаб. Но меня по пьянке обнял полковник Журавлев. Я решил, что меня пронесет, а оно, видишь, не пронесло. — А сколько дней прошло? — заподозрил что-то Березин. Он добрался до кладовой Гайдабурова, открыл сразу несколько банок: и с нежинским салатом, и с бужениной, и со сливочным маслом, и теперь они все вчетвером орудовали ложками и вилками, с удовольствием чавкая. — Да, почитай, две недели. — Не может быть, мы всего дней пять в Дыре. — А здесь время у каждого по-своему течет. Как скажешь, так и будет, — объяснил Гайдабуров, облизывая пальцы. — Точно! — подтвердил Бараско. — Давыдов сказал «три дня», и мы три дня шагали к Краю мира. — Потом стали заражаться солдаты. Их всего трое осталось. — Двое, — поправил Костя. — Кто умер от голода, кто ушел искать цивилизацию. Между тем, никто не знал, из-за чего, собственно, началась болезнь генерала Лаптева. После звонка президента он, как полагается, поехал на отдых в военный санаторий, который находился за Геленджиком в местечке Бетта. |
