– Наш друг поправляется после ранения, лорд Имидол. Ему нельзя злоупотреблять… чем бы то ни было.

Серебристый смех леди Риганоны вновь слился со звоном ее подвесок.

– Она очаровательна, правда, Дионкет? Просто находка для вашей Гильдии! Только очень гадко с твоей стороны не допустить ее до торгов.

В голове у Стейна будто вспыхнуло что-то.

– Простите, леди, я не понял? – переспросил он.

– Выпейте еще шерри-бренди, – предложил глава Гильдии Корректоров. – А может быть, вы предпочитаете сливовую или малиновую? – Он коснулся пальцами своего торквеса, и Сьюки со Стейном разом почувствовали, как внутреннее напряжение спало.

«Все пропало, Стейни, он сильнее меня! О, Элизабет, иди же скорее сюда, пока Стейн не заметил, что я не могу защититься!»

…

«Сьюки, любовь моя, что, что, что, черт побери!»

«Стейн, милый, я не могу тебя прикрыть, сейчас они все поймут и тогда не пощадят тебя. Успокойся, держи себя в руках! Черт побери, Элизамедиумбет, куда ты подевалась?!»

Герольд, подняв на вытянутой руке сверкающую стеклянную цепь, тряхнул ею. Бешеная пляска оборвалась, и музыка стихла. Танцующие вернулись на места. Четыре дамы тану буквально тащили на себе взъерошенного Раймо. Эйкен Драм, к счастью, не испытал подобного позора. Он сам засеменил к столу для высоких гостей и уселся на краешек банкетки.

– Высокочтимая публика, благородные лорды и леди! – провозгласил герольд. – Прошу тишины! Настал час выступления почетных гостей!

Послышались здравицы, звон кубков и ножей о золотые блюда.

Герольд в серебряном торквесе вновь тряхнул цепью.

– Двое из наших гостей… – он кивнул на Брайана и Элизабет, – освобождаются от процедуры по приказу Их Королевских Величеств. А третий… – герольд указал на Раймо, – уже проявил свои таланты!

Многие дамы зашлись визгливым смехом. Соседки Раймо стали заталкивать ему в рот бананы и весьма неохотно оторвались от своего занятия при звоне цепи.

– Послушаем Сью Гвен Девис!

Невидимая сила вытолкнула Сьюки на середину зала. Мозг ее трепетал перед безжалостными взглядами короля, королевы и других высокородных особ. Тану были поражены, встретив твердый заслон – Элизабет вовремя пришла ей на помощь, – но в конце концов удовлетворились доступными им поверхностными сведениями. Ум лорда Дионкета обратился к ней с речью:

«Дорогая сестра-оператор, ученица медиумов и целителей! Доставь нам радость нынешней ночью, спой песню своего древнего народа!»

Тревога Сьюки начала рассеиваться. Другие умы вокруг нее, казалось, взывали:

«Убаюкай нас!»

Не сводя глаз со Стейна, она спела негромким, но чистым голосом под аккомпанемент арфы старую колыбельную песню – сперва по-валлийски, потом на английском.

Дитя, пусть не томят тебя дурные сны Ночь напролет.

В твоем окошке звезды ясные видны Ночь напролет.

А на рассвете радость снова в дом придет, И солнца луч для нас надеждою блеснет.

Ах, только б не был вещим сна дурного гнет Ночь напролет.

Слова и мелодия были исполнены беспредельной любви. Целительная энергия Сьюки изливалась на мужчину-ребенка, которому она дала новую жизнь, и выплескивалась через край в чувственную атмосферу огромного зала. На несколько мгновений нежность пересилила витающую в нем тревогу, смягчила гнев и алчность, умерила горе и тоску.

Песня закончилась, но публика еще долго хранила молчание. Наконец на недоступном уровне сознания – человеческий разум посредством торквеса мог лишь ощутить, но не был способен расшифровать его – зал взорвался овациями. Однако восторженные изъявления чувств тану пресек резкий, надменный внутренний голос Дионкета.