– Бреда помедлила, прикоснулась к золотому торквесу, почти невидимому под опущенным респиратором. – Прибор, некогда казавшийся высшим благом, завел нас в умственный тупик по всей галактике. И если здесь не продолжится эволюция… Она не должна прерваться, Элизабет! Но почему, почему видение мое столь расплывчато?
– Временное измерение может оказаться гораздо шире, чем вы предполагали, – сказала Элизабет. – У нас в Галактическом Содружестве настоящее воспринимают как преемственность прошлого, будущее как преемственность настоящего…
– О всемогущая Тана! – воскликнула Бреда. – Шесть миллионов лет!.. Не может быть!
– Может. Сохранились легенды… И сравнительные исследования.
– И Корабль! – прошептала Бреда. – Я велела моему возлюбленному избрать наилучший выход.
Она чуть приподняла сверкающую маску. Слезинки закапали на красную металлизированную ткань, теряясь в тончайших узорах. Молчание длилось долго. На столе между ними поблескивала изящная модель межзвездного организма – покойного Супруга Бреды. Вот с такими организмами давным-давно несколько инопланетянок вступили в духовный союз, являвший собой при всей видимой нелепости подлинное единение душ, которое Элизабет знала по собственному опыту. А ныне обе они остались в одиночестве, без своих Кораблей…
– Как бы ни был велик риск, – донесся голос из-под маски, – ты должна меня научить. Я знаю, что судьбы тану, фирвулагов и людей переплетены. Рано или поздно ум моего народа созреет для Единства. Но без наставника его не достичь… Может быть, все-таки ты…
Элизабет вспыхнула от гнева.
– Да нет же, черт побери! Пойми, я из другого теста и не желаю жертвовать собой ни ради твоего, ни ради своего собственного народа! Можешь ты наконец усвоить, что метаактивность не имеет ничего общего со святостью?
– Но среди вас были святые.
Лицо под маской изменилось, словно бы оттаяло. Элизабет стиснула зубы с досады на эту целеустремленность, которую она инстинктивно отвергала.
– Нет! Тебе меня не облапошить. Мы обе не святые. Я обычная женщина, со всеми женскими недостатками. И если я занималась необычной работой, то лишь потому, что меня этому обучили, взяв на вооружение мой природный дар. Но никакого… посвящения не было, понятно? Когда я на время утратила метаактивность, то не только не переживала, но даже находила в том свои преимущества. Я избрала для себя изгнание и не раскаиваюсь. То, что здесь, в плиоцене, меня поймали, оторвали от Единства, восстановили мои метафункции и теперь чудовища травят мой мозг, кажется мне какой-то космической нелепостью!.. А ты тоже… лишь то, что ты есть!.. И я снова требую вернуть мне мой воздушный шар!
«Значит, тебе не нужна ничья любовь и сама ты не хочешь любить, о высоко летающая беглянка Элизабет?»
– Когда-то я любила и в полной мере испытала горечь утраты. Одного раза с меня хватит. За любовь надо расплачиваться слишком дорогой ценой… И не надейся, я не буду ни физической, ни духовной матерью твоему народу.
Теперь в зеркальной поверхности маски и в мозгу Бреды отражалось только одно лицо – Элизабет.
Горько усмехаясь, женщина продолжала:
– Да, в уме тебе не откажешь, двуликая! Но твой крик не сработал. Я не хуже тебя знаю про свой грех олимпийского эгоизма. Но никогда тебе меня не убедить в том, что мой долг – служить твоему народу, или изгнанному человечеству, или какому-либо гипотетическому симбиозу рас.
Бреда с мольбой подняла руки. Маска свалилась; на ее месте осталась грустная, всепрощающая улыбка.
– Тогда помоги мне выполнить мой долг, который состоит в служении моему народу. |