— Она не одна. С ней ваши люди.

— Да, это верно. Но все же я бы хотел быть там. У меня душа неспокойна.

— Это займет совсем немного времени.

Однако очень скоро им пришлось убедиться в том, что Бурнеф не такой уж простой орешек. Показания давать он отказался, в ответ на угрозы лишь пожимая плечами.

— Бесполезно заставлять меня бояться… Я ровно ничем не рискую… Расстрелять? Глупости… Во Франции так легко не расстреливают, а я к тому же подданный нейтральной державы. Процесс…? Приговор…? Тюрьма…? И это невозможно… Я отлично понимаю, что дело Эссареца, убийство им Факи и Мустафы замяли вовсе не для того, чтобы снова все воскресить. Нет, я совершенно спокоен. Концентрационный лагерь — самое большое, что мне угрожает.

— Значит, — спросил Демальон, — вы решительно не желаете отвечать на вопросы?

— Конечно, не желаю. Я согласен на лагерь для пленных. Там я спокойно дождусь конца войны. Но прежде скажите мне, что вы знаете?

— Почти все!

— Тем хуже. Ценность моих показаний падает… Вы знаете о последней ночи Эссареца?

— Да, а также и о том, что вы получили четыре миллиона. Где они?

Бурнеф сжал кулаки.

— Украдены! — воскликнул он. — Мы попали в ловушку…

— Кто их взял?

— Некто Грегуар.

— Кто он такой?

— Человек Эссареца, как я потом узнал. Я знаю также и то, что он часто служил Эссарецу в качестве шофера.

— И помогал ему перевозить мешки с золотом из банка в его особняк?

— Да. И я теперь уверен, что этот Грегуар — женщина.

— Женщина?

— Да, его любовница… У меня есть доказательства… Но женщина сильная, как мужчина, и не отступающая ни перед чем.

— Вы знаете ее адрес?

— Нет.

— А место, где спрятано золото?

— Нет. Знаю только, что оно в саду или в доме на улице Раймон. Мои люди видели, как его туда привозили в течение целой недели. Они сторожили каждую ночь… Оно там.

— Вы ничего не знаете, что касается смерти Эссареца?

— Нет.

— Вы ничего не скрываете?

— К чему мне это делать?

— А это не ваших рук дело?

— Я так и знал, что нас заподозрят… Но, к счастью, у меня и моих друзей имеется алиби.

— И его можно проверить?

— Вполне.

— Ну что же… Значит, никаких других открытий?

— Нет… Но у меня в свою очередь имеется к вам вопрос, на который вы ответите, если захотите. Кто нас выдал? Для меня это очень важно… Никто не знал про наши встречи здесь, в кафе, кроме Эссареца. Но он умер. Кто же мог нас выдать?

— Это сделал Симон.

— Как! Симон Диодокис? Это невозможно!

— Да, Симон Диодокис, секретарь Эссареца.

— Ах, негодяй, дорого же он мне заплатит…

— Но почему вы говорите, что это невозможно?

— Почему… Потому что…

Он долго раздумывал, прежде чем ответить.

— Да потому, что старый Симон был заодно с нами.

— Что вы говорите! — воскликнул молчавший до сих пор Патриций, крайне удивленный.

— Да, Симон Диодокис был заодно с нами. Это он предупреждал нас о всех подозрительных поступках Эссареца. Это он сообщил нам, что в девять часов Эссарец растопил печь в старой оранжерее. Это он открыл нам дверь, хотя и сделал вид, что мешает нам войти. И это он, наконец, удалил слуг.

— Но почему он предал Эссареца? Неужели из-за денег?

— Нет, тут дело не в деньгах.