|
Отдали швартовы, и добрая, крепкая "Дорада" заскользила по бархатисто-черному морю, пестрящему бликами тусклых звезд, - небо на востоке уже светлело, контрастируя с темным легионом маленьких кучевых облаков, похожих на стадо курчавых черных овечек, пасущихся на серебристом лугу. Море вело себя на удивление тихо, дул приятный теплый ветерок, и те из нас, кто сомневался в мореходности своих внутренних органов, заметно успокоились. Вскоре слева от нас возникла сумрачная громада острова Ганнерс-Куойн, или Пушкарский Клин, названного так за сходство с треугольным куском дерева, которым в старину изменяли вертикальную наводку пушечного ствола. Правда, мне он скорее напомнил нос "Титаника", уходящего под воду кормой вниз. Серебристая заря сменилась желтой, и ползущие над горизонтом барашки налились густой чернью в золотой оправе, а те, что паслись повыше, стали синевато-серыми с нежной росписью из пурпурных полос и пятен. Тем временем вдали возник силуэт острова Флат (сиречь Плоский), вполне отвечающего своему прозванию, если не считать бугра на конце. За ним показался остров Серпент, или Змеиный, похожий на опрокинутую форму для пудинга, и наконец - наш пункт назначения, остров Круглый, который вовсе не выглядел круглым. Скерее, при некотором воображении, его можно было сравнить с лежащей на воде головастой черепахой. - Послушай, - обратился я к Тонн, поскольку географическая номенклатура, как и зоологическая, подчас нуждается в толковании, - ты не можешь объяснить мне непоследовательность в наименовании этих двух островов? - Каких именно? - спросил Тони, исторгая из своей трубки клубы ароматного дыма. - Круглого и Змеиного. - Не понял, - недоумевающе произнес Топи. - Ну как же: Змеиный - круглый, и на нем совсем не водятся змеи, а Круглый - вовсе не круглый, но на нем обитают два вида змей. - А ведь и в самом деле странно, - согласился Тони. - По-моему, их просто перепутали, когда составляли карту. Сам знаешь, всякое бывает. - Наверно, ты прав, - сказал я. - У меня однажды была официальная карта Камеруна, так на ней один крупный город разжаловали в деревню да еще перенесли на триста с лишним километров к северу от его истинного местоположения. Постепенно все небо окрасилось в серо-голубой и нежно-розовый цвета, а облака стали гладкими и белыми, громоздясь на горизонте, словно деревья в снежном уборе. Внезапно из этого кучевого леса тигром выскользнуло солнце и выжгло па поверхности моря блестящую световую дорожку, которая даже в столь ранний час обдала жаром нашу "Дораду". Чем ближе мы подходили к острову Круглому, тем нелюдимее он казался. Солнце всходило как раз над ним, так что нашим глазам в основном представлялся торчащий из моря силуэт с рваной пальмовой оторочкой поверху. Наш добрый кораблик проталкивался через пологие синие валы, пусть не буйные, но полные дремлющей до поры могучей силы, словно мускулы сонной голубой пантеры. - Счастье, что нет волнения, - заметил Тони. - Поверишь, я еще никогда не видел такого спокойного моря. Иной раз на высадку уходит не меньше часа. Бывает и так, что приходится обрубать якорь, если застрянет под выступом там под водой. - Знаю, - отозвался я. - Читал с почтением и даже с трепетом записки Пайка о его пребывании на острове Круглом. Описание первой высадки заставляет призадуматься. - Что правда, то правда, - сказал Тони. - Незаурядный был человек. Николае Пайк - один из тех неутомимых путешественников XIX века, коим так обязаны нынешние натуралисты и зоологи. Облаченные в предельно неудобную одежду, зато наделенные острым всеобъемлющим умом и обуреваемые неутолимой жаждой к познанию, они странствовали по всему свету, кропотливо записывая свои наблюдения, причем большинство из них отличает своеобразная архаичная манера письма и чувство юмора, подобное которому теперь найдешь разве что в старых выпусках "Панча". |
